Предыдущая публикация
В мрачноватую итальянскую зиму Иосиф Бродский уединялся в Венеции, в Риме же он «был залит светом» (цитируя его «Римские элегии»), куражился, предавался гастрономическим усладам, дружил с невероятным количеством не знакомых друг с другом людей, ходил на выставки, давал интервью, писал для итальянских газет — просто жил… Пребывание в Американской академии в Риме в 1981 году он охарактеризовал как «короткую дорогу в рай».
Юрий Левинг . Иосиф Бродский в Риме
Юрий Левинг - профессор русской литературы и кино (Университет Далхаузи, Канада), приглашенный исследователь Гейдельбергского университета и Американской академии в Риме.
Празднование дня рождения в Академии в Риме ( 1981 г.)
Юрий Левинг . Иосиф Бродский в Риме
Юрий Левинг - профессор русской литературы и кино (Университет Далхаузи, Канада), приглашенный исследователь Гейдельбергского университета и Американской академии в Риме.
Празднование дня рождения в Академии в Риме ( 1981 г.)
,,Ты гляди, он пола-то не касается!...,,
БРОДЯГА И БРОДСКИЙ.
Вида серого, мятого и неброского,
Проходя вагоны походкой шаткою,
Попрошайка шпарит на память Бродского,
Утирая губы дырявой шапкою.
В нем стихов, наверное, тонны, залежи,
Да ему студентов учить бы в Принстоне!
Но мажором станешь не при вокзале же,
Не отчалишь в Принстон от этой пристани.
Бог послал за день только хвостик ливерной,
И в глаза тоску вперемешку с немочью...
Свой карман ему на ладони вывернув,
Я нашел всего-то с червонец мелочью.
Он с утра, конечно же, принял лишнего,
И небрит, и профиля не медального...
Возлюби, попробуй, такого ближнего,
И пойми, пожалуй, такого дальнего!
Вот идет он, пьянень
БРОДЯГА И БРОДСКИЙ.
Вида серого, мятого и неброского,
Проходя вагоны походкой шаткою,
Попрошайка шпарит на память Бродского,
Утирая губы дырявой шапкою.
В нем стихов, наверное, тонны, залежи,
Да ему студентов учить бы в Принстоне!
Но мажором станешь не при вокзале же,
Не отчалишь в Принстон от этой пристани.
Бог послал за день только хвостик ливерной,
И в глаза тоску вперемешку с немочью...
Свой карман ему на ладони вывернув,
Я нашел всего-то с червонец мелочью.
Он с утра, конечно же, принял лишнего,
И небрит, и профиля не медального...
Возлюби, попробуй, такого ближнего,
И пойми, пожалуй, такого дальнего!
Вот идет он, пьянень
01:24
"Поэзия суть существование души, ищущее себе выхода в языке, и Александр Кушнер тот случай, когда душа обретает выход".
И.Бродский.
Смысл жизни – в жизни, в ней самой.
В листве, с ее подвижной тьмой,
Что нашей смуте неподвластна,
В волненье, в пенье за стеной.
Но это в юности неясно.
Лет двадцать пять должно пройти.
Душа, цепляясь по пути
За все, что дыбилось и висло,
Цвело и никло, дорасти
Сумеет, нехотя, до смысла.
А.Кушнер.
Иосиф Бродский и Александр Кушнер – два великих современника, которых объединила не только тяга к поэзии, но и долгие годы общения.
Последние, разумеется, отнюдь не всегда были идеальными.
Порой случались ссоры, разногласия, давала о себе знать и конкуренция. Однак
Это ранний Бродский. Самое сильное в этом стихотворение – ощущение наступающей пустоты.
Время, которое обретается "сходящей" за границы бытия вещью накануне "нуля". Или вместо него? Но это ведь не живое струящееся время, а трагический Хронос – божество, пожирающее своих детей.
И еще: долгое прощание с собственной жизнью, которым по сути дела и является наше существование.
Время, которое обретается "сходящей" за границы бытия вещью накануне "нуля". Или вместо него? Но это ведь не живое струящееся время, а трагический Хронос – божество, пожирающее своих детей.
И еще: долгое прощание с собственной жизнью, которым по сути дела и является наше существование.
03:00
Страницу и огонь, зерно и жернова,
Секиры остриё и усечённый волос –
Бог сохраняет всё; особенно - слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.
В них бьётся рваный пульс, в них слышен костный хруст,
и заступ в них стучит; ровны и глуховаты,
затем что жизнь - одна, они из смертных уст
звучат отчётливей, чем из надмирной ваты.
Секиры остриё и усечённый волос –
Бог сохраняет всё; особенно - слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.
В них бьётся рваный пульс, в них слышен костный хруст,
и заступ в них стучит; ровны и глуховаты,
затем что жизнь - одна, они из смертных уст
звучат отчётливей, чем из надмирной ваты.
Я РОДИЛСЯ И ВЫРОС В БАЛТИЙСКИХ БОЛОТАХ...
Ко Дню рождения Иосифа Бродского
24 мая 1940
* * *
Бессмертия у смерти не прошу.
Испуганный, возлюбленный и нищий, -
но с каждым днём я прожитым дышу
уверенней и сладостней и чище.
Как широко на набережных мне,
как холодно и ветрено и вечно,
как облака, блестящие в окне,
надломленны, легки и быстротечны.
И осенью и летом не умру,
не всколыхнётся зимняя простынка,
взгляни, любовь, как в розовом углу
горит меж мной и жизнью паутинка.
И что-то, как раздавленный паук,
во мне бежит и странно угасает.
Но выдохи мои и взмахи рук
меж временем и мною повисают.
Да. Времени - о собственной судьбе
кричу всё громче голосом печальным.
Да. Говорю о времени себ
Ко Дню рождения Иосифа Бродского
24 мая 1940
* * *
Бессмертия у смерти не прошу.
Испуганный, возлюбленный и нищий, -
но с каждым днём я прожитым дышу
уверенней и сладостней и чище.
Как широко на набережных мне,
как холодно и ветрено и вечно,
как облака, блестящие в окне,
надломленны, легки и быстротечны.
И осенью и летом не умру,
не всколыхнётся зимняя простынка,
взгляни, любовь, как в розовом углу
горит меж мной и жизнью паутинка.
И что-то, как раздавленный паук,
во мне бежит и странно угасает.
Но выдохи мои и взмахи рук
меж временем и мною повисают.
Да. Времени - о собственной судьбе
кричу всё громче голосом печальным.
Да. Говорю о времени себ
С днем рождения, Иосиф Александрович!
Л. В. Лифшицу
Я всегда твердил, что судьба — игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако — сильно.
Я считал, что лес — только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Я писал, что в лампочке — ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой
Л. В. Лифшицу
Я всегда твердил, что судьба — игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако — сильно.
Я считал, что лес — только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Я писал, что в лампочке — ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой
загрузка
Показать ещёЛевая колонка
О группе
И. Бродский:
"Не читая и не слушая поэтов,
общество приговаривает себя к низшим видам артикуляции,
таким, как у политика, торговца или шарлатана...
Другими словами, оно лишается своего собственного эволюционного потенциала.
Ибо то, что отличает нас от остального животного мира, это именно дар речи...
Поэзия – не форма развлечения и, в определенном смысле,
даже не вид искусства, а наша антропологическая,
генетическая цепь, наш эволюционный
лингвистический маяк"
Дамы и господа, обязан предупредить: "... ни один человек не может быть поэтом, не может даже любить поэзию, если он, хотя бы в малой степени, не душевнобольной." Томас Маколей.
Скрыть информацию
- Администратор:
- Владимир
Фото из альбомов