Мое восприятие «бабушек» долгое время было одноклеточным. В лучшем проявлении бабушка — это такая Арина Родионовна, теплая печка, рядом с которой уютно засыпать в стужу. Уменьшительно-ласкательный суффикс делал свое дело — форматировал восприятие. Помимо тепла и уюта она еще и в хозяйстве может пригодиться: вон, классик даже выпивал с нею вместе.
Темную сторону бабушек я видел сквозь собирательный образ Бабы Яги. Действительно, к старости некоторые женщины наживают себе острые лица, о которые можно порезаться с первого взгляда. Никакого уюта в них нет — окна нараспашку, и отовсюду сквозит какая-то внутренняя бездомность.
Однажды я сидел в гостях у друга детства. Мне тогда было лет двадцать
Под Новый год к нам в палату положили женщину, которая годилась нам в мамы. Мы – четверо фиф, начитавшихся в интернете про роды все и посему считающих себя умными – сразу поняли, Света не такая. Ей за 40, она из деревни, у нее грустные глаза и какие-то усталые что ли плечи. Она села на кровать и закрыла лицо руками. Оказалось, что Свете стало плохо дома, когда она разгребала что-то там в хлеву. Мы, городские белоручки, не удивлялись, что где-то есть другая жизнь, но беременность и хлев сопоставляли плохо. Свету привезли в наше отделение патологии из соседнего района. Она пошла в ФАП, оттуда на скорой – ни переодеться, ни взять с собой чего. Кастелянша выдала ей казенный советский халат и стр