Предыдущая публикация
В давние времена одну важную функцию кинематографа выполняла народная сказка.
И была во многом на него похожа.
«Фильм — история, рассказанная действиями в конфликтах» — такое определение дал известный российский режиссер и сценарист Александр Митта.
В фильмах, рассчитанных на успех у зрителя, большая часть информации обычно подана через последовательность действий непосредственно в кадре, а не через закадровое повествование или пересказ части истории одним из героев. Камера как будто ведет за собой аудиторию, увлеченную динамичностью сюжета.
Из фольклорных повествовательных жанров кинематографу, пожалуй, ближе всего сказка. В ней история максимально визуализирована — в данном случае языковыми средствами, — а повествование исключительно динамично. Ее рассказчику не до описания узоров на щите Ахилла или основ мироздания, не до перечисления боевых кораблей, не до пространных рассуждений о переживаниях персонажей. Словно за волшебным клубком читатель следует за повествованием от события к событию, от действия героя к следующему его действию.
Вот пузырь, соломинка и лапоть в русской народной сказке из сборника Александра Афанасьева отправляются рубить дрова, вот приходят к реке, которую надо перейти, вот соломинка перекидывается мостом на другой берег, вот с нее срывается и падает в воду лапоть, вот пузырь хохочет над этим и лопается — и всё, сказке конец.
Действие может повторяться — повторы, особенно троекратные, вообще характерны для народной сказки. Так, лиса трижды похищает доверчивого петуха из дома в отсутствие старика и его кота; дважды простодушную птицу успевают спасти, а на третий раз хищница ее съедает. Но именно на действии сосредоточен рассказ.
Сочетать динамичность и визуальность в повествовании рассказчику помогают несколько важных особенностей народной сказки.
Известный в наши дни каждому ребенку «канонический» набор сюжетов русских народных сказок сформировался благодаря сборнику этнографа Александра Афанасьева, впервые опубликованному в 1855–1863 годы. Афанасьев с 1852 года состоял в Императорском русском географическом обществе и проектом этим занялся по его поручению.
Такие сборники издавались и ранее, но именно Афанасьев поставил цель публиковать записанные за сказителями тексты максимально бережно, без излишней литературной обработки и с комментариями, где и кем зафиксирован каждый сюжет, — так, чтобы с ними могли работать фольклористы. В многотомное издание «Народные русские сказки» вошло более 600 текстов из разных источников (многие сюжеты даны в нескольких вариантах), в том числе собранные самим Афанасьевым на его родине в Воронежской губернии.
Тексты для сборника присылали ученые, писатели, уездные чиновники, преподаватели, священники. Около трети составили сказки из архива ИРГО, записанные его деятелями по всей Российской империи. Примерно 1000 текстов, из которых опубликовано около 200, для сборника предоставил и знаменитый фольклорист, автор «Словаря живого великорусского языка» Владимир Даль.
Ключевой чертой пространства в народной сказке академик Дмитрий Лихачев назвал «малое сопротивление материальной среды». Перемещения, даже на большие расстояния, даются персонажам легко и быстро.
Сколь бы ни было удалено от героя Тридевятое царство, если следующее значимое действие ему нужно совершить именно там, то он достигает пункта назначения стремительно, без долгого и многотрудного преодоления естественных ландшафтов.
«Пошел к Солнышку; вот и пришел» — все описание пути старика, выдавшего дочь замуж за светило, к его сверхъестественному зятю. Если такие препятствия на пути персонажей все-таки возникают, то они, как правило, элемент противостояния героев и антагонистов.
Например, когда брошенные за спину, чтобы задержать злую ведьму, щетка, полотенце и гребень превращаются соответственно в заросли тростника, реку и лес. В сказке «Буря-богатырь» аномальная жара, из-за которой братьев-витязей в дороге мучит нестерпимая жажда, наколдована, оказывается, их врагами, чтобы заманить юношей в ловушку.
Герой с помощью волшебных предметов, помощников или быстрого коня стремительно преодолевает «дистанции огромного размера».
«Пешему тридцать лет идти, на крыльях десять лет нестись, а я повею — в три часа доставлю», — так описывает южный ветер солдату расстояние от края света до нового царства и выполняет обещание.
Сказка любит впечатлять, ведь она никогда не претендует на достоверность и реалистичность — скорее, наоборот, как заведомый вымысел позволяет себе разнообразные чудеса любого размаха.
Сказочные герои не только легко передвигаются, но и запросто превращаются в животных, растения, предметы и обратно. Так, заколдованная ведьмой Марья-царевна, когда супруг сжигает ее птичье оперение, тут же превращается в лягушку, ящерицу и веретено, а муж это веретено ломает и мгновенно снимает заклятье.
И многие другие вещи даются персонажам без особых затрат сил и времени. Ничего не стоит, например, построить за ночь корабль или свернуть целое царство в маленький портативный клубок. В сказке пространство, его масштабы и физические свойства никогда не мешают действию. Важны поступки, которые совершает герой, и события, которые побуждают его действовать дальше.
С пространством сказки тесно связано время в ней. Даже когда сообщается, что герой шел до своей цели долгие годы, этот путь изложен в двух словах, что похоже на монтаж в кино. Так, например, в одном из вариантов сказки о трех царевнах подземного царства герой перемещается в это самое царство:
«Полез в ту яму глубокую и спущался ни много ни мало ровно три года; спустился и пошел путем-дорогою».
В сказке все происходит вовремя, и никому никого не приходится ждать. Время действия разных персонажей синхронизируется, когда надо. Так, в сказке о вещем сне Иван купеческий сын встречает в лесу стариков, которые семьдесят лет не могли поделить между собой три волшебных предмета: шапку-невидимку, ковер-самолет и сапоги-скороходы. Обещая рассудить спорщиков, Иван отправляет их искать пущенные им стрелы, забирает диковинки и удаляется.
Далее герой подряжается помочь царевичу в сватовстве, с помощью этих предметов выполняет три трудных задания невесты, гуляет на свадьбе, а на обратном пути сворачивает на знакомое место в лес. И, о чудо, как раз в этот самый момент старики один за другим возвращаются туда со стрелами, и он может вернуть волшебные предметы владельцам.
Время при этом обычно не властно над героями. Так, в сказке об Иване-царевиче и Белом Полянине последний тридцать лет воюет с Бабой-ягой — все потому, что все эти годы мечтает жениться на ее прекрасной дочери, но ведьма не позволяет. Время в сказке условно, а сакральные числа предпочтительны.
Не то чтобы в сказке совсем не бывает описаний — например, пейзажа, где происходит событие, — но обычно они не только кратки, но и функциональны: добавляют или подчеркивают некую важную для сюжета деталь. Довольно подробный рассказ об обиталище Бабы-яги в сказке «Василиса Прекрасная», например, нужен, чтобы перечислить все атрибуты того света, царства мертвых:
«Забор вокруг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа людские с глазами; вместо дверей у ворот — ноги человечьи, вместо запоров — руки, вместо замка — рот с острыми зубами».
Все эти подробности не только подчеркивают, в какое жуткое место отправили девушку злые сестры, но и открывают нам древнюю «подложку» волшебной сказки: символический пересказ ритуала инициации.
В целом описание окружающего мира, в котором происходит действие сказки, обычно не выходит за рамки того, что непосредственно связано с деятельностью героя. Коллектив специалистов по фольклору, среди которых Елеазар Мелетинский и Сергей Неклюдов, в статье «Проблемы структурного описания волшебной сказки» объясняли отличие этого подхода от мифологического повествования так:
«Сказка направлена не на изображение и объяснение состояния мира и его изменений в результате деятельности героя, а на показ состояния героя и изменения этого состояния в результате успешного преодоления им бед, несчастий и препятствий».
Динамичное и легкое повествование народной сказки захватывает воображение слушателя. Увлекательность — очень важное ее качество. Основная функция этого жанра, в отличие от мифа, былички, исторической песни, притчи, — не сообщить сакральную информацию, не воспеть подвиги вымышленных или реальных героев, не передать сведения об истории рода или места и даже не научить уму-разуму.
Сказку традиционно рассказывают прежде всего для развлечения, однако не стоит недооценивать эту функцию. Изначально целевой аудиторией сказок были не только дети, и даже не только люди. Еще в XX веке, например, у хакасов в Восточной Сибири существовал обычай брать сказителя с собой на охоту, чтобы он развлекал там духов своими историями и тем умилостивил бы их. За это ему причиталась равная с охотниками добыча.
С течением лет появилась сначала массовая развлекательная литература, потом кинематограф, но люди при этом не перестали читать и пересказывать народные сказки. Кино на свой манер успешно ассимилировало этот жанр, а режиссеры и сценаристы многому научились у сказки — не менее чем у мифа.
Топ-5 самых необычных персонажей русской народной сказки
Колобок
Говорящее хлебобулочное изделие сбегает от своих создателей, поет песню разным зверям, которые тщетно пытаются его съесть, а потом достается на обед хитрой лисе.
Лингвист и фольклорист, академик Никита Толстой полагал, что Колобку так ловко удавалось уходить и от зайца, и от волка именно благодаря ритуальной «песне творения» о его создании, напоминающей другие песни-обереги славянского фольклора. Колобок «по сусеку скребен, по амбару метен»: эта черта сближает его с поскребышем — последним ребенком в семье; согласно некоторым древним верованиям, такие люди считались носителями магических способностей.
По мнению российского лингвиста Татьяны Цивьян, Колобок все же обречен на гибель, потому что он «катится»; семантически этот глагол связан с движением вниз, то есть в пространстве сказки — в нижний мир, мир мертвых.
Белорусский фольклорист Владимир Коваль отмечает также, что продукт, приготовленный из остатков теста, в народных представлениях обладал сакральными свойствами (отвращать зло, улучшать здоровье людей), а потому его непременно съедали.
Верлиока
«Идет Верлиока, ростом высокий, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в поларшина, на голове щетина, на одной ноге в деревянном сапоге, костылем подпирается, сам страшно ухмыляется» — так в сказке говорится о внешности этого персонажа.
До братьев Люмьер: как сказки заменяли людям кинематограф
По сюжету, чудовище появляется из леса и убивает родных главного героя, который после этого собирает своего рода команду мстителей и побеждает обидчика: тот лишается единственного глаза. Одноглазость и одноногость Верлиоки указывают на его принадлежность потустороннему миру: в чуждом ему мире людей его целостность оказывается расщепленной. Плюс к тому появляется он из леса — пространства, отождествляемого в фольклоре с «тем светом». Имя чудовища Jabberwocky из сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье» Татьяна Щепкина-Куперник переводила как Верлиока (хотя более известен другой перевод — Бармаглот).
Никто
Так зовут невидимого слугу, доставляющего хозяину яства и питье из ниоткуда. В других вариантах — Шмат-разум, Саура-слуга. Или То-Чаво-На-Белом-Свете-Вообче-Не-Может-Быть в литературной сказке Леонида Филатова «Про Федота-стрельца, удалого молодца» на тот же сюжет. Никто из города Ничто — очередная цель странствий главного героя народных сказок, которого отправляет на разные опасные задания царь.
Невидимость — тоже один из основных признаков, характерных для обитателей потустороннего мира: сверхъестественных существ, душ умерших, иногда и самой смерти. Согласно древним представлениям, зрение человека из нашего мира слишком ограниченно, чтобы распознать такое существо иной физической природы. В отличие от Верлиоки, Никто — не враг главному герою, а волшебный помощник.
Объедало и Опивало
Эти двое, как следует из их имен, обладают специфическими сверхспособностями: невероятно много есть и пить. В сказке главный герой, отправляясь свататься к царевне, берет этих персонажей в свою команду вместе с другими ценными специалистами. Объедало и Опивало помогают ему пройти необходимые испытания, устроенные отцом девушки: съесть зараз 12 быков и 12 кулей хлеба и выпить 40 бочек вина.
Нечеловеческий аппетит — маркер богатырской силы, встречающийся в фольклоре разных народов мира. Кроме того, знаменитый советский исследователь фольклора Владимир Пропп усматривал в предсвадебных испытаниях в сказке отражение древних брачных обрядов, когда жених проходил вторичную церемонию посвящения, показывая отцу невесты, что побывал в ином мире и получил там разные знания и умения. Герой сказки, пусть даже через помощников, владеет магической способностью аномально много есть — не так, как живые люди.
Несмеяна-царевна
Эту сказочную героиню постигла ангедония. Девушка никогда не улыбалась, и это настолько беспокоило ее отца, что он готов был отдать царевну за любого человека, способного рассмешить красавицу. В итоге на Несмеяне женится простой трудяга, развеселивший ее нестареющими методами: падением в грязь и трюками забавных животных.
Пропп писал, что эта сказка — отражение древних представлений о магии смеха. По этнографическим данным табу на смех могло быть частью обряда инициации, который, по сути, — симуляция смерти. Мертвые не смеются, да и живому в царстве смерти смеяться запрещено. Зато ритуальным смехом сопровождали обряды, связанные с зарождением жизни либо возвращением к ней, в частности с земледельческим культом. Сама Несмеяна — дальний «потомок» древних богинь плодородия.
Н. Овчинникова
Следующая публикация
Комментарии 3