Образование

Философия жизни Анны Кирьяновой... ___ ​​Это пасхальный рассказ накануне праздника. Про одну женщину, которая купила однажды кулич в красивой коробке. Безумно дорогой праздничный кулич, не какой-нибудь там дешёвый, кривоватый, с разноцветными крошками сверху... Она купила этот дорогущий кулич от горя и от плохого настроения - такая была импульсивная покупка. Яйца она не красила, пасху из творога не делала, ей было очень плохо. Она поссорилась со взрослым сыном, с любимым человеком рассталась и наговорила много плохих и страшных слов. Так бывает. И на работе ей сообщили, что ее должность сокращают. Пришло новое штатное расписание. Вот она зашла в магазин деликатесов и схватила этот громадный кулич в красной с золотом коробке. Чтобы почувствовать праздник. Чтобы себя как-то поддержать и повеселить. Порадовать! Но ничего не вышло. Она мрачно шла с этой коробкой и думала, какой кулич дорогой. Ужас просто. Мука, вода, сахар и разрыхлитель, - а дерут такие деньги. А она сдуру купила. Может, он невкусный, этот кулич. Химия сплошная. Надо экономить - ведь могут уволить с работы. На что жить-то? Хоть сухари суши про запас из этого кулича. Так она шла угрюмо с нарядной коробкой. А у подъезда увидела старенькую, очень старенькую бабушку. Бабушка стояла и грелась на солнце. Бедно одетая старушка. Совсем дряхлая и морщинистая. И женщина вдруг перестала злиться и тревожиться. Она взяла и подарила коробку с куличом этой бабушке. Просто от порыва чувств. И сказала не религиозные слова, не поздравление: она это не умела особо. Просто сказала: "это вам, берите!". И хотела пойти домой. Старушка обхватила коробку ручками в старческих пятнышках и заулыбалась беззубым ртом. А потом прижала коробку одной рукой, а другой достала из кармана крашеное яичко. Немножко треснувшее, коричневатое. И подарила его женщине - тоже угостила. Молча. С улыбкой беззубой и светлой. Может, она уже из ума выжила, конечно... Но вот так все и было. И с этого крашеного яичка все наладилось. Сын сам позвонил и поздравил с Пасхой. Сказал, что не сердится, но нервы надо лечить, мама! Мама согласилась и попросила прощения. Все стало хорошо. И любимый мужчина приехал. Он подумал и сделал предложение. Все же он любил эту нервную женщину... А на работе перевели в другой отдел. Там даже лучше было, полегче и поинтереснее. Но это было чуть позже. А в тот вечер женщина сидела одна, ела яичко, - она не знала, что ещё рано его есть. И почему-то было у неё счастье на душе. Кулича в красно-золотой коробке не было, а счастье - было. Можно отдать кулич. И получить треснувшее яичко. И счастье, мир, покой, радость. Откуда они берутся - это тайна. Откуда и душа взялась, я так думаю. Вот и вся история про кулич и яичко. Анна Кирьянова.

Воообще другой человек 😍

Невестой со времен Древней Руси называли девушку, которая вступала в брак. Этот статус действовал с момента, когда семьи договаривались о свадьбе, до завершения обряда. Слово «невеста» имеет древние корни. Оно сохранилось неизменным примерно с XI века. Невестой незамужнюю и обещанную кому-то девушку называли на большой территории — от области Великая Лужица на востоке современной Германии до Сербии, Хорватии и Болгарии на юге и центральных областей России на востоке. Слово восходит к корню «ведать» («знать, быть известным») с отрицательной частицей «не». Ученые до сих пор не могут дать однозначного ответа на вопрос, почему женщина, которая собиралась под венец, временно получала имя, связанное с неизвестностью. Самая популярная теория гласит, что слово «невеста» отражало так называемые табуистические, то есть связанные с запретами, практики. Момент вступления в брак славяне считали одним из самых важных для человека жизненных этапов. Его связывали с переходом в новое состояние, своеобразным перерождением. Свадьба была для женщины моментом инициации — временем, когда она умирала как дочь своих родителей и часть биологической семьи и рождалась как жена, будущая мать и часть новой, приобретенной, мужниной семьи. Время помолвки считали переходным: девушка уже переставала быть частью своего рода, но еще не окончательно входила в новый. Славяне считали, что в такие моменты люди были особенно уязвимы перед опасностями вроде сглаза, порчи и наветов. Слово «невеста» — «неизвестная» — обманывало злых духов и временно скрывало от них женщину, оказавшуюся между двумя семьями. Похожую функцию выполняло покрывало, предшественник современной фаты, которое использовали во время свадебной церемонии и снимали в момент объявления пары мужем и женой. Антон Семенов, автор «Этимологического словаря русского языка», предлагал другой вариант. Он писал, что «первоначальное значение слова «невеста» — «нововводимая». Когда люди вступали в брак, муж приводил жену в дом и род. Для его семьи помолвленная девушка временно была незнакомым, только появившимся человеком — невестой. Того же взгляда придерживался и специалист по славянским языкам Петр Лавровский, который написал в середине XIX века книгу «Коренное значение в названиях родства у славян». Он считал, что это слово произошло от санскритского корня vie — «входить», «вступать». Его значение связано с тем, что девушка должна попасть, войти в новый дом. Часть трактовок связана с тем, как выбирали будущих жен. Часто их находили «на стороне» — в другой деревне. Браки внутри узкого сообщества с древних времен находились под запретом у многих народов. Позже биологические исследования позволили узнать, что стремление к разнообразию и поиску партнеров с непохожим набором генов — это эволюционно обусловленный механизм, который помогает избежать наследственных заболеваний. Часть ученых считает, что невестами девушек называли потому, что они приходили издалека и ни новые родственники, ни соседи их пока не знали. Т. Боева Фото: Илья Репин. Выбор царской (великокняжеской) невесты. 1884–1887

Жили они рядом, можно сказать,что дружили. Одна рядовно ходила в церковь,знала все значимые и незначимые церковные праздники. Звали ее Мария Степановна. Она постилась, молилась и упрекала других, что плохо почитают Господа. Другая любила жить так,как ей нравится, не очень - то волнуясь о церковной жизни и ее правилах. Звали ее Нина Сергеевна. Наступил Великий день - Пасха. Первая постилась уже месяц и с радостью красила пасхальные яйца. Соблюдала дни,когда нельзя стирать и убираться в доме. Другая бегала на работу, ей некогда было соблюдать нормы церковные, да и зачем, спрашивала она себя. В Великий день пошла Мария Степановна в церковь.Помолилась,покрестилась. Выходя из церкви споткнулась и упала прямо на ступеньках. Заорала, покраснела и начала ругать нецензурно всех, кто ей попался на пути.... долго не могла успокоиться, жалея себя. Нищие, протягивая руку, просили о помощи, да куда там.... Главное - все правила выполнены и прошка дана. Нина Сергеевна, человек тонкой душевности, не любила толкаться в церкви в такие важные дни. Усталая, брела с работы. Зашла в магазин, а там одна старушка трясущимися руками считала мелочь, чтобы расплатиться за хлеб и немного сала. Но ей не хватало только чуть - чуть. Нина Сергеевна не задумываясь расплатилась за старушку. Взяв ее под руку, попросила разрешения проводить до дому. Шли они медленно, разговаривая о житейских проблемах. Старушка пригласила ее домой. Там, в темной квартире было тихо, было страшно.... Убогие занавесочки были пыльными, стекла мутные, как взгляд самой старушки. Не смогла Нина Сергеевна просто уйти. Закрутила рукава и пошла - поехала по квартире,как пылесос.. Все вымыла, вытерла, сготовила легкий суп бабулечке. Поцеловала на прощанье, оставив свой телефон. Вот и свечерело, звон колоколов известил, что все, уже пора на покой... Пришла домой счастливая, усталая и такая довольная от доброты, которая мурлыкала в ее сердце. Так скажите, пожалуйста, разве важнее быть на виду в церковной жизни или быть просто человеком, сделавшим доброе дело. Помолиться Господу можно и тихо.. дома, Так и поговорить с ним можно долго, можно и порадоваться и поплакать наедине с ним..... И будет на душе мир и покой.... С Пасхой Вас,добрые люди....! автор Г.Кенанова

Однажды мой отец высказал пронзительную и страшную мысль: "В главном параде в честь Дня Победы 24 июня 1945 года участвовало десять тысяч солдат и офицеров армий и фронтов. Прохождение парадных "коробок" войск продолжалось тридцать минут. И знаешь, о чем я подумал? За четыре года войны потери нашей армии составили почти девять миллионов убитых. И каждый из них, отдавших Победе самое драгоценное - жизнь! - достоин того, чтобы пройти в том парадном строю по Красной площади. Так вот, если всех погибших поставить в парадный строй, то эти "коробки" шли бы через Красную площадь девятнадцать суток…" И я вдруг, как наяву, представил этот парад. Парадные "коробки" двадцать на десять. Сто двадцать шагов в минуту. В обмотках и сапогах, шинелях, "комбезах" и телогрейках, в пилотках, ушанках, "буденовках", касках, бескозырках, фуражках. И девятнадцать дней и ночей через Красную площадь шел бы этот непрерывный поток павших батальонов, полков, дивизий. Парад героев, парад победителей. Задумайтесь! Девятнадцать дней!.. В. Шурыгин

22 апреля исполнилось 125 лет со дня рождения одного из самых парадоксальных и по-прежнему актуальных писателей XX века - русского аристократа, американского профессора, швейцарского рантье Владимира Набокова. Владимир Набоков прожил 78 лет и успел невероятно много. 18-летним юношей в Петербурге он мог как сын одного из виднейших русских оппозиционеров встречаться с политической элитой царской России. Мужчиной 40+ мог "со слезами на глазах" радоваться военным успехам бесконечно чужой и чуждой, и все-таки бесконечно родной Советской России. А в Монтре 70-летним джентльменом как автор "Лолиты" мог получить по-соседски приглашение в VIP-ложу на концерт Deep Purple и непосредственно, так сказать, на месте его создания, услышать хит Smoke on the Water, начинающийся со слов: "We all come out to Montreux on the Lake Geneva shoreline". Это необыкновенное разнообразие прожитых жизней, помноженное на природный талант и блестящее образование, вылилось в то, что Владимир Набоков, он же Вл. Сиринъ, он же Vladimir Nabokov, и 40 лет спустя после смерти, в XXI веке, остается одним из самых знаменитых и парадоксальных писателей века XX - эталоном стиля и интеллектуальной честности для одних, манерности и снобизма для других. Причем и тем, и другим мнением можно обзавестись, не читая - настолько плотен кокон, соткавшийся вокруг русско-американско-швейцарского автора. Тем же, кто не хочет доверяться интерпретациям и готов перечитать произведения самого Набокова, предлагаем небольшую шпаргалку. Выполненную, как любил писать сам Набоков, в виде карточек. 1. Самый русский. "Машенька" (1926) Дебютный роман 27-летнего русского берлинца с блестящим образованием и весьма туманными жизненными перспективами. Русские герои живут в Берлине, который им то чужд, то нелеп, - и живут прекрасным прошлым и, более того, живут, пытаясь восстановить это прошлое. Но в опрокидывающем финале герой неожиданно отказывается возвращаться в это прекрасное прошлое, символически порывая с ним. Он выбирает будущее. "Люди, сидевшие в кафе, полагали, что у этого человека, так пристально глядящего перед собой, должно быть какое-нибудь глубокое горе, а на улице он в рассеяньи толкал встречных, и раз быстрый автомобиль затормозил и выругался, едва его не задев. Он был богом, воссоздающим погибший мир. Он постепенно воскрешал этот мир, в угоду женщине, которую он еще не смел в него поместить, пока весь он не будет закончен. Но ее образ, ее присутствие, тень ее воспоминанья требовали того, чтобы наконец он и ее бы воскресил, - и он нарочно отодвигал ее образ, так как желал к нему подойти постепенно, шаг за шагом, точно так же, как тогда, девять лет тому назад". 2. Самый страшный. Camera Obscura (1932) У Набокова немало романов, способных претендовать на это звание. "Защита Лужина", "Изобретение Вальса", "Отчаяние", та же "Лолита". Но именно Camera Obscura - история о том, как незаконная, неприличная любовь не просто разрушает жизнь благополучного европейского буржуа от культуры, но доводит его до положения Иова на гноище - но без намека на какой бы то ни было хеппи-энд, а с одним лишь возмездием - страшна своей обыденностью. "Кречмар был несчастен в любви, несчастен и неудачлив, несмотря на привлекательную наружность, на веселость обхождения, на живой блеск синих выпуклых глаз, несмотря также на умение образно говорить (он слегка заикался, и это придавало его речи прелесть), несмотря, наконец, на унаследованные от отца земли и деньги. В студенческие годы у него была связь с пожилой дамой, тяжело обожавшей его и потом во время войны посылавшей ему на фронт носки, фуфайки и длинные, страстные, неразборчивые письма на шершаво-желтой бумаге. Затем была история с женой одного врача, которая была довольно хороша собой, томна и тонка, но страдала пренеприятной женской болезнью. Затем в Бад-Гамбурге - молодая русская дама с чудесными зубами, которая как-то вечером, в ответ на любовные увещевания, вдруг сказала: "А ведь у меня вставная челюсть, я ее на ночь вынимаю. Хотите, сейчас покажу, если не верите". "Не надо, зачем же", - пробормотал Кречмар и на следующий день уехал". 3. Самый европейский. "Приглашение на казнь" (1936) Сейчас нам кажется, что нет ничего более очевидного, чем в 1936 году в Берлине выпустить роман не просто об угрозе тоталитаризма - но о наступившем тоталитаризме. Особенно если учесть, что в 1933 году появилась французская версия "Процесса" Кафки, которую Набоков наверняка читал (живя в Берлине, он так и не удосужился довести свой немецкий до литературного уровня). Удивительно другое: что современная Набокову русская критика вообще не поняла, о чем это! "Утомительно, жутко, дико!" - написал в рецензии Георгий Адамович. Он прав, только это не недостаток романа, а его достоинство. "Сообразно с законом, Цинциннату Ц. объявили смертный приговор шепотом. Все встали, обмениваясь улыбками. Седой судья, припав к его уху, подышав, сообщив, медленно отодвинулся, как будто отлипал. Засим Цинцинната отвезли обратно в крепость. Дорога обвивалась вокруг ее скалистого подножья и уходила под ворота: змея в расселину. Был спокоен; однако его поддерживали во время путешествия по длинным коридорам, ибо он неверно ставил ноги, вроде ребенка, только что научившегося ступать, или точно куда проваливался, как человек, во сне увидевший, что идет по воде, но вдруг усомнившийся: да можно ли?" 4. Самый непонятый. "Лолита" (1955) Самый знаменитый роман Набокова, выведший его литературную карьеру на новую орбиту, как часто бывает, оказался и самым непóнятым. Внешняя скандальность темы заслонила глубочайший трагизм и едкую социальную сатиру. Да, конечно, "Лолита" - роман о нимфетке и маньяке, но ведь это и роман о невозможности идеальной любви, о несмешиваемости, как вода и масло, европейского и американского менталитетов, а главное - о всепоглощающей пошлости, той самой непереводимой poshlost`, на которую так ополчался Набоков. Полемика вокруг "Лолиты" давно и сразу стала частью "Лолиты"; остается только добавить, что в наши дни публикация этого произведения была бы так же невозможна, как публикация "Отелло" или "Иисуса Христа - суперзвезды". "Несмотря на то, что давно известна моя ненависть ко всяким символам и аллегориям (ненависть, основанная отчасти на старой моей вражде к шаманству фрейдизма и отчасти на отвращении к обобщениям, придуманным литературными мифоманами и социологами), один во всех других смыслах умный читатель, перелистав первую часть "Лолиты", определил ее тему так: "Старая Европа, развращающая молодую Америку", - между тем как другой чтец увидел в книге "Молодую Америку, развращающую старую Европу". Издатель Якс, чьим советникам Гумберт так осточертел, что они прочли только половину книги, имел наивность написать, что вторая часть слишком длинна. Издатель Экс выразил сожаление, что в романе нет ни одного хорошего человека. Издатель Икс сказал, что если он напечатает "Лолиту", мы оба с ним угодим в тюрьму". 5. Самый смешной. "Пнин" (1957) Если в "Лолите" автор по понятным причинам всячески отрицал наличие хоть какого-то сходства между собой и героем, то "Пнин" - это сложный, разветвленный, многократно "перекрученный" и огрубленный, но все-таки автошарж. Герой, Тимофей Пнин - американский профессор славистики, потомок, как видно из его фамилии, незаконнорожденного отпрыска русского аристократа, рассеянный чудак с грубыми манерами и добрейшим сердцем. Мало того - он был женат на русской еврейке, даме весьма волевой… Опубликованный в США годом раньше "Лолиты", он был очень хорошо встречен образованной публикой, узнававшей в описанных с большим юмором и состраданием академических злоключениях рассеянного профессора себя и своих преподов, - и во многом выступил для нее в роли "разгонной ступени". "Как преподаватель, Пнин едва ли годился в соперники тем рассеянным по всей ученой Америке поразительным русским дамам, которые, не имея вообще никакого особого образования, ухитряются с помощью интуиции, говорливости и своего рода материнской пылкости чудесным образом сообщать знание своего сложного и прекрасного языка группе невинноочитых студентов, погружая их в атмосферу песен о "Волге-матушке", чая и красной икры; в то же время Пнин-преподаватель даже и не осмеливался хотя бы приблизиться к величественным чертогам современной научной лингвистики, к этому аскетическому братству фонем, к храму, в котором ревностные молодые люди изучают не сам язык, но метод научения других людей способам обучения этому методу, каковой метод, подобно водопаду, плещущему со скалы на скалу, перестает уже быть средой разумного судоходства и, возможно, лишь в некотором баснословном будущем сумеет обратиться в инструмент для разработки эзотерических наречий - Базового Баскского и ему подобных, - на которых будут разговаривать одни только хитроумные машины". 6. Самый сложный. "Бледное пламя" (1962) Двусоставная книга, сложенная из эпической поэмы, написанной одним "автором", и обширного, часто притянутого за уши комментария к ней, сделанного "другим автором" - которого с первым связывали краткие, но чрезвычайно интенсивные отношения. Есть, правда, сильное подозрение, что их интенсивность - плод больного воображения "комментатора". Как и его собственное героическое прошлое, якобы зашифрованное в поэме... Недостоверный рассказчик, открытое (для гиперинтерпретаций) произведение, даже гипертекст - в небольшом романе сошлись все черты того, что через несколько лет станут определять как "постмодернизм". Но при этом роман "Бледное пламя", несмотря на всю сложность - ажурен и невесом, как своды готических соборов. Не зря Умберто Эко, сочиняя образцовый постмодернистский роман "Имя Розы", перенес действие в средневековый монастырь. "А он воистину был моим близким другом! Если верить календарю, я знал его лишь несколько месяцев, но бывают ведь дружбы, которые создают собственную внутреннюю длительность, свои эоны прозрачного времени, минуя круженье жестокой музыки. Мне никогда не забыть, как ликовал я, узнав, - об этом упоминается в примечании, которое читатель еще найдет, - что дом в предместье (снятый для меня у судьи Гольдсворта, на год отбывшего в Англию для ученых занятий), дом, в который я въехал 5 февраля 1959 года, стоит по соседству с домом прославленного американского поэта, стихи которого я пытался перевести на земблянский еще за два десятка лет до этого!" 7. Самый вычурный. Комментарии к "Евгению Онегину". (1964) Роман, наполовину состоящий из как бы комментариев к выдуманной поэме, писался Набоковым на фоне работы над настоящими комментариями к настоящей поэме - точнее, в ходе работы над переводом "Евгения Онегина", который Набоков снабдил подробнейшим, буквально построчным комментарием. Позволяя себе в этом комментарии намного больше, чем позволяли себе советские (и не только советские) академические филологи. Например, вспомнить к случаю собственный утерянный барский дом на Большой Морской улице. Или проследить родство с некоторыми упоминаемыми историческими личностями. Советские пушкинисты, заполучив не без сложностей этот двухтомник, отдали должное дотошности Набокова, но были шокированы привнесенным им личностным началом - им ничего подобного в голову не могло прийти! То самое "а что, так можно было!?" Впрочем, особняка в центре Петербурга и сродства с петербургской аристократией ни у кого из них не было. "Имение Батово позднее принадлежало моим дедушке и бабушке - Дмитрию Николаевичу Набокову, министру юстиции при Александре II, и Марии Фердинандовне, урожденной баронессе фон Корф. Живописная лесная дорога связывала его с имением моих родителей, Вырой, отделенным извилистой рекой Оредеж и от Батово (расположенного в миле на запад от Выры), а сразу к востоку - и от поместья моего дяди Рукавишникова - Рождествено (во втором десятилетии восемнадцатого века оно было резиденцией Алексея, сына Петра Великого, и унаследовано мною после смерти моего дяди Василия в 1916 г.). Поездки в Батово в коляске, шарабане или же автомобиле неизменно повторялись каждое лето, начиная, насколько я могу вызвать в памяти эти трепетные глубины детства, скажем, с 1902 г. до революции 1917-го, когда, разумеется, все частные земли были национализированы Советами. Я помню, как мы с кузеном разыгрывали дуэли на "grande allée" <"главной аллее"> Батово (великолепной аллее, обсаженной громадными липами и березами и в конце пересекаемой строем тополей), где, согласно туманному семейному преданию, Рылеев действительно дрался на дуэли. Помню также одну лесную тропинку за Батово, по которой мечтал подолгу гулять, когда вырасту, известную двум или трем поколениям воспитанных гувернантками маленьких Набоковых как "Le Chemin du Pendu" <"Дорога Повешенного">: сто лет назад это была любимая тропа Рылеева, "Le Pendu" <"Повешенного">". (Пер. под ред. Ан. Н. Николюкина) 8. Самый большой. "Ада, или Радость страсти" (1969) 600-страничный роман, претворяющийся "набоковской "Анной Карениной"" - как бы классической семейной хроникой XIX века, историей двух аристократических семейств, пусть и перенесенной на некую параллельную анти-Землю, на самом деле является скорее "набоковскими "Поминками по Финнегану"": столько здесь скрытых намеков, аллюзий, переиначенных цитат и отсылок. Причем не только к трем языкам (русскому, французскому, английскому), но ко всем предыдущим набоковским романам. В "Аде" проходят все излюбленные им темы. И - скрываемая под колючим юмором мечта о некоем идеальном мире, в котором сольются в гармоничное целое три его родных языка и три родины. "Отказаться от подведения итогов или попытки в одной книге использовать весь накопленный арсенал в семьдесят лет так же непросто, как избежать автобиографичности в своем первом романе", - справедливо замечают русские издатели. Так что "Ада" велика не только по размеру, но и по значению. Это своего рода opus magnum Набокова - который мы только начинаем читать. Ф. Косичкин

Сегодня залезать в горячую печь для омовения кажется неправдоподобным занятием, но исторические документы подтверждают эту традицию. Причём исследования последних лет свидетельствуют о парении в печи не только на юге, но и в других регионах России. Чтобы как следует пропариться, сначала выгребали из печи золу. Затем внутри расстилали сноп соломы и готовили ёмкость с горячей водой, а также вкусно пахнущий веник из веток местных деревьев. Залезали внутрь обычно вперед ногами, головой к заслонке. В больших печах можно было париться и сидя. Оказавшись внутри, человек затворял вход, обмакивал веник в воду и брызгал на стенки, чтобы возник пар. Затем он ложился на солому и хорошенько прогревался. Крестьяне любили такую «баню» за экономность и простоту. Огонь в печи разжигали каждое утро — для готовки еды и обогрева жилья. А для парения нужно было лишь поставить в неё чугун с водой. Конечно, сразу в раскаленную топку никто не залезал: крестьяне ждали, пока печь немного остынет. Парились уже после дневных хлопот, ближе к шести-семи часам вечера. Самое древнее упоминание об использовании печи как способа согреться сохранилось в «Житии преподобного Иринарха». Оно описывает события рубежа XVI—XVII веков. Герой одного из отрывков — дьякон «не мочий терпети студени», который «влазяще в печь». Эти слова доказывают, что в XVI веке печи были большими по размеру, а также могли использоваться как теплое помещение. В XIX веке парение в печи было известно во многих регионах. В книге «Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы» приводятся слова одного из жителей вологодских земель: Бани у нас очень редко встречаются, несмотря на достаток леса; есть деревни совсем без бань, а моются у нас в печах, которые очень пространны, и мыться можно одному свободно, сидя… …Раздевшись в присутствии всей семьи, залезает один человек в печь с чугуном тёплой воды. Ему подадут веник и заслонкой закрывают. И несмотря на видимое неудобство, крестьянин, выпарившись до «лому костей» и хорошо промыв голову «щёлоком», да после всего этого окатившись водой на сарае, получает полное удовлетворение. Размеры русской печи были действительно внушительными: к XIX веку она занимала пятую или даже четвертую часть избы, а в высоту достигала около двух метров от пола. Строили печь всегда в одном из углов и затем по периметру окружали полатями — спальными чердаками. На полатях спали дети и старики, а взрослые располагались на скамейках рядом. Портал "Культура.РФ"

Жди меня, и я вернусь... Из кроватки раздалось кряхтение сынишки. Олеся вскочила. Сын спал спокойно, смешно морща носик. "Вот проказник" - Улыбнулась девушка. - "Все таки скинул одеяльце. И как у него это получилось?" Олеся нежно укрыла сына и вернулась в кровать. "Скоро Женечке месяц исполнится." - Размышляла девушка. - "Куплю шарики и украшу кроватку. Ему понравится. - Олеся вздохнула. - "Мама должна в конце недели приехать. Поможет Женечку в поликлинику свозить на плановый осмотр. Продукты на неделю закупим." После родов, мама жила у дочери. Затем уехала домой. Она приезжает один раз в неделю. Помогает с продуктами, да и так по хозяйству. Конечно, если бы Олеся переехала к родителям, было бы легче. Частный дом. Там ее ждет большая, светлая комната. Не то что это однокомнатная квартирка без балкона. Да, и "нянек" много. Папа, мама, младшая сестренка и бабушка. Но Олеся это сделать не может. *** Олеся познакомилась с Никитой перед Новым годом. Красивый, высокий, веселый, он сразу понравился девушке. За ее плечами был уже неудачный брак, который оставил неприятный след в ее жизни. Мужчина также был разведен. На вопрос почему так получилось, Никита смеялся: - "Я военный. Родину люблю. А бывшая жена ревновала." Совместное проживание Олеся не планировала, поэтому предложение Никиты о замужестве застал девушку врасплох. - Я не могу так сразу, - замялась Олеся, - Мы встречаемся меньше полугода. Надо лучше узнать друг-друга. Давай, не будем спешить. Это очень серьезное решение. - Я в командировку уезжаю, - кивнул мужчина, - Вернусь, решим. А, пока, может, поживешь у меня? - Никита протянул ключи. - Кота покормишь и фикус поливать будешь. Ты же знаешь, у меня никого нет. - Надолго? - Ахнула Олеся. - Я не знаю, - улыбнулся мужчина. - Как закончится спецоперация, сразу вернусь. Когда Олеся поняла что беременна, она растерялась. Сама связаться с Никитой она не могла, а он звонил крайне редко. "Что же мне делать?" - Размышляла девушка. - "Мне повышение предложили в другом городе, а тут беременность. Да, не замужем. Как Никита позвонит, обсудим." Но прошли три недели, а телефон молчал. Олеся каждый день заглядывала в почтовый ящик. "Если не звонит, может, напишет? Или что-то случилось?" - Испугалась Олеся. - Девушка, я все понимаю, - ответили ей в военкомате, - Но мы посторонним никакие сведения не предоставляем. Куда бы Олеся не обращалась, везде разводили руками и отвечали одно и тоже: - "Вы не жена, не имеем право! Только близким родственникам." - Каким родственникам? - Возмущалась девушка. - Он рос без отца, а маму похоронил пять лет назад. У него кроме меня нет никого. - Понимаем, но ничем помочь не можем. Надо было брак регистрировать. Олеся нервничала и вздрагивала, при каждом звонке замирало сердце. - Вам надо лечь на сохранение, - решительно сказала доктор при очередном осмотре, - довели Вы себя. Нельзя так. В первую очередь, Вы должны думать о ребенке и о себе. Вы должны осознать, что Ваше здоровье напрямую связано со здоровьем ребенка. Олеся разумом понимала, но ничего с собой поделать не могла. Каждую ночь, когда девушка закрывала глаза, она вспоминала встречи с Никитой, его улыбку, его заразительный смех. Олеся отправилась в церковь. - Ты, голубушка, жди и верь. Твою молитву Господь услышит и поможет. - Батюшка задумался. - Никите твоему очень нужна твоя вера. Он через расстояния ее чувствует. Даже если случилось что-то нехорошее, она ему силы предаст и поможет во всем. В конце лета объявился бывший муж. - Олесь, прости ты меня дурака. Я только сейчас понял как мне плохо без тебя. Давай, снова поженимся, - уговаривал он ее, - Мы уедем в Австралию. Там хорошо. У меня там работа. Хорошо зарабатываю. Ребеночка на меня запишем. Он даже не узнает кто его настоящий отец. - Нет! Я Никиту жду. Люблю я его. - Ну и дура! Его может и в живых уже нет. Или он забыл тебя. Нашел себе местную бабенку. Развлекается там. - Пошел вон! - Вспылила Олеся. Роды прошли успешно. Олеся долго думала как назвать сына. Вспомнила, Никита как то рассказывал о своем дедушке Жене. Он очень его любил и, воспоминания о нем были наполнены теплотой и нежной грустью. *** Колонна еще не подошла, но Сергей Иванович, уже отметил кого в первую очередь надо осмотреть. - Вон, тот, что сам идет с трудом, ногу волочет, сразу ко мне! - Скомандовал военврач. Мужчина немного растерянно озирался и улыбался. - Все! Закончилось все! - Подбодрил его Сергей Иванович. - Ногу осмотрю, перевяжу и в госпиталь поедешь. - Да, нам до последнего не говорили что обмен будет, - пробормотал мужчина, - Я думал расстреляют. - Позвони родным, - военврач достал телефон и протянул Никите, - Обрадуй. Мужчина взял в руки телефон и задумался. - Что номер забыл? Вон видишь, парень, светленький такой, - Сергей Иванович кивнул в сторону автобуса, - Ему все данные скажешь, он номер найдет. - Помню! Я его как молитву повторял. Боюсь звонить. Девушка у меня дома. Дождалась ли? - Ну, герой, - рассмеялся военврач, - Плен выдержал. Живой остался. А девчонки испугался. Звони! Дождалась! Я наших женщин знаю! Сергей Иванович отошел от Никиты к другому бойцу. Когда закончил осмотр, вернулся к мужчине. Никита плакал. Завидев доктора, отвернулся, чтобы спрятать слезы. - Все так плохо? - Сочувственно произнес военврач. - Не расстраивайся. Ты герой. Девчонок много. - У меня сын родился! - Воскликнул Никита. - Они меня ждут! Автор : Лидия Малкова

Шикарная дама 🔥

Их было три сестры (П а м я т и моей свекрови - Зинаиды Александровны Плотниковой) Их было три сестры, Клавдия, Полина и Зинаида. Они родилась в небольшом рабочем поселке на Урале. Отец девушек, Плотников Александр Павлович, воевал на фронтах первой Мировой, был контужен, травлен газами. Домой вернулся белобилетником. Семья жила бедно. Одной из сестер, Зинаиде Александровне, сейчас исполнилось 84 года. Она имеет очень хорошую память, о прошлом может рассказывать бесконечно. За ее плечами - целая жизнь. Жизнь, такая же, как у всех ее сверстниц – детство, война, ремесленное училище, работа на заводе в военные годы - сначала по 8, а затем и по 12 часов у токарного станка. Ее воспоминания о войне бесценны. Я попытаюсь передать ее рассказ на бумаге. Начало войны Начало войны. Зина хорошо запомнила этот день. В 1941 году она окончила школу - семилетку. 21 июня в школе был выпускной вечер. В этот же день было открытие клубного сада, играл духовой оркестр... Клава и Полина, старшие сестры, ушли в клуб, а Зинаида с матерью отправились на выпускной вечер. Был теплый летний день. Праздник у Зины закончился в 2 часа ночи, а в 4 часа утра пришла Клавдия, она принесла весть о начале войны. Клава с матерью шептались об этом на кухне, Зина слышала эти слова уже в полудреме. До сих пор она гадает, откуда старшая сестра узнала о войне, ведь по московскому времени было только 2 часа ночи. Рано утром все население поселка собралось у заводской проходной. Начался стихийный митинг. В этот же день по поселку начали разносить повестки военнообязанным. Призвали на фронт и мастера, который ремонтировал печь в доме Зины. Так и не закончил он свое дело. Но мастер научил Зинаиду, как затирать печку, как продолжить работу, и девушка успешно справилась с ремонтом печки – кормилицы. Клавдия Старшая сестра, Клавдия, еще в 40-м году поступила на завод. Она трудилась сначала намотчицей, затем токарем, из чугунных болванок вытачивала корпуса для снарядов. Перед войной в клубном саду была оборудована «газовая камера», где проводились учения с противогазами. Мальчишки и девчонки старших классов должны были просиживать в камере по 30 минут. Однажды случилось так, что Клаве пришлось провести в камере несколько часов. После этого у девушки начались приступы удушья. Во время войны заводские помещения не отапливались. В цехе, где работала Клавдия, были печи – сушилки. В перерыв, когда печи отключались, девушки забрались туда погреться, да там и задремали, сказалась многодневная усталость. Уснувшие девушки промерзли насквозь. Одна из девушек умерла. Состояние Клавдии еще более ухудшилось, у нее началась астма. И Клаву перевели в контролеры по состоянию здоровья. Там девушка и работала до конца войны. Полина Средняя сестра Полина в начале войны училась в медицинском училище, затем перевелась поближе к дому и поступила в ремесленное училище, где обучалась работе на токарных станках. В 1942 году она вытачивала пробки для снарядов. В конце 1942 года, в один из зимних дней, утром в доме не прозвенел будильник. Поля опоздала на работу на 15 минут. Девушке пришлось отвечать за опоздание. Ее судили в городе Кушва, что находится в 15 километрах от рабочего поселка. В суд Зина и Поля отправились вместе. В сторону Кушвы их подобрала попутка. Суд был недолгим. Зина встала на колени перед судьей, просила пощадить сестру. Судья ответил ей, что не может этого сделать, ведь у него – семья, дети... Но все-таки Полину не посадили, ей присудили выплачивать государству 25% от заработной платы в течение года. По тем временам - это был мягкий приговор. Домой девушки возвращались пешком, голодные и промерзшие, радуясь «мягкому» приговору. Зинаида В июле 1941 года Зинаиду послали на покос. А осенью девушек направили на уборку в совхоз, они пробыли там 2 месяца, пока не выпал снег. Ботинок у Зины не было, ее старенькие туфли совсем развалились, подошвы у туфель отлетели, и она привязала подметки проволокой. Обувь все равно промокала, а работать приходилось уже по снегу. Когда девчонкам стало совсем невмоготу без теплой одежды, они сбежали с работы и пешком добрались до поселка. Дома мать пряла шерсть, вязала носки, варежки для фронта, шали для медсестер и для обслуживающего персонала госпиталя. Зина тоже стала помогать матери. Так они прожили до 42 года. Выручала корова. На себе возили сено, дрова. В октябре 1941 года к ним, на 15 кв.м, подселили квартирантов. Это были эвакуированные из Ленинграда. Их эшелон разбомбили, у одной из женщин потерялись дети. Позже она нашла их в Ташкенте, и уехала к ним. В 1942 году Зинаида поступила в Ремесленное училище № 13. Сразу же после оформления в училище, девушкам дали отрез ткани для форменных юбок из прорезиненного материала черного цвета, выдали куртки из этой же ткани. Хлеб ученикам ремесленного училища давали наравне с взрослыми – 700 граммов. Это была большая поддержка для семьи. Питались ребята в столовой 3 раза в сутки. Столовая находилась в здании бывшего телеграфа. Кормили капустными щами, супами из щавеля, 2-3 кусочка картофеля плавало в железных тарелках. Поили «деревянным молоком» - это молоко посылалось Советскому Союзу, как американская помощь. По утрам ребятам давали отвар хвои, так как у многих учеников началась цинга. В поселок были высланы девушки из Воронежа, они учились в одной группе с Зиной. После освобождения города от фашистов девушки решили сбежать из училища и вернуться к себе на родину. Они обратились к Зине за помощью. Зина отговаривала девушек от побега, убеждала, что город разрушен немцами, их там никто не ждет. А через день Зину вызвал директор училища и спросил ее, почему она помогала беглянкам? Зинаида промолчала. В это время у семьи пропали продовольственные карточки на хлеб, они сами голодали, и Зина при всем желании не смогла бы поддержать девушек. Директор отчитал ее, а потом увидел ее рваную обувь, обмотанную бечевкой, и отправил девушку в мастерскую, где шили обувь ученикам ремесленного училища. Зине сшили ботинки из брезента, подошва которых была сделана из толстых камер. В этой брезентовой обуви Зина проходила до 44 года. Целый месяц вся семья жила без хлеба. Зина приносила свою пайку хлеба из училища, ее делили на четверых... Суп в семье варили, из чего придется – в похлебку клали польскую морковь, остатки картошки, щавель. Когда в ремесленном училище узнали про пропажу карточек, девушке старались помочь, чем могли. После обеда со стола для резки хлеба сметались все хлебные крошки, собирались все косточки от компота, которым поили летчиков, посланных в поселок для поправки здоровья. В это же время Зина подбирала зерно на полях. Оно было убрано в суслоны, но не вывезено с полей. Зерно жителям собирать не разрешали, его охраняли дежурные объездчики на конях. Не разрешалось подбирать с полей даже гнилую картошку. Зинаида ходила в поле с собакой. Собака искала мышей, разрывала мышиные норы, в которых мышки запасали зерно на зиму. Вот это зерно из мышиных норок и собирала Зина, пряча его в мешочек под телогрейку. Дома зерно промывали, просушивали, потом прокручивали на ручной мельнице. Из этой «мышиной» муки мать пекла лепешки. Картошки в тот год тоже не было, год был дождливый, и она вся вымокла и сгнила. За каждый картофельный куст, за каждый кочан капусты, за выдернутую морковку, которая сгнивала в земле глубокой осенью, давали пять лет тюрьмы. Зина помнит, как во время уборки одна из девушек сорвала кочан капусты, которую по дороге домой девушки поделили между собой. Кто-то из подруг и донес на нее. Девушке дали 5 лет тюрьмы, домой она уже не вернулась, так и сгинула неизвестно где... Уже с половины 42 года Зину и ее подруг поставили к токарному станку. Они вытачивали болты, гайки, «крылышки» (стабилизаторы мин). Это была трудная для подростков работа. Пока ребята учились в ремесленном училище, они стояли у станков по 8 часов, без выходных и праздничных дней, после окончания училища их смена увеличилась до 12 часов в день. Техника безопасности не соблюдалась. Однажды Зине в глаз попала горячая стружка. В больнице стружку вынули, но на глазу стало образовываться бельмо. Вылечила Зину бабушка Чудиниха. Она случайно увидела девушку, заподозрила неладное, и позвала ее к себе на двор. Бабушка вынесла горсточку нюхательного табака и с ладони сдунула его в глаз Зинаиде. Было очень больно, но табак разъел бельмо на глазу. В 1944 году Зинаида окончила ремесленное училище. Ее направили в цех № 15 – ремонтно–механический, и определили на токарный станок. Девушки делали детали для ремонта оборудования всех цехов. Они вытачивали болты, гайки различных размеров, весь крепеж, вытачивали чугунные валики, масленки Штауфера для военного оборудования от №2 до № 6. Зина и директор завода Зинаида часто вспоминает один случай, который произошел в конце 1943 года. Девушка стояла у станка на высокой деревянной решетке, сделанной по «спецзаказу». На ногах у нее – дырявая обувь, обмотанная проволокой. Цеха не отапливались, ноги примерзали к такой обуви. Директором завода в ту пору был старый еврей, фамилию которого бабушка уже не помнит. Он не созывал оперативок к себе в кабинет. Каждое утро он обходил заводские цеха. Начальник цеха встречал директора у ворот цеха и сопровождал его при обходе цеховой территории. Директор подошел к станку девушки, посмотрел на дырявую Зинину обувь, и грозно спросил у начальника цеха, указывая на Зину: «Это сё такое?!!». Букву «Ч» он не выговаривал... Что еще сказал директор начальнику цеха, девушка не расслышала за гулом станка, она видела только, что директор очень сердит. В этот день девушку отпустили пораньше. Начальник цеха отправил ее на склад, где ей выдали фуфайку, валенки 40 размера, подшитые в 2 слоя (у нее был 33), одежду и белье. Бабушка Наталья полученным добром распорядилась по-хозяйски. Один слой у подошвы подшитых валенок она спорола, наполовину обрезала их верхнюю часть. Из получившихся обрезков войлока выкроили новые подошвы для починки обуви остальным членам семьи – Полине, Клавдии и матери. Для того, чтобы валенки для Зины стали поменьше, их опустили в большой чугунок с кипящей водой. В конце 44 года Зина научилась точить украшения к железным койкам – фигурные шарики. В одном из цехов делались койки, которые затем отправлялись в золоторудный поселок Ис, за них расплачивались золотом. Золото директор завода менял на американские продукты (тушенку, «деревянное» молоко) и одежду для рабочих. За это он и пострадал, директор был арестован и осужден пожизненно. Дважды рабочие ходатайствовали о его помиловании, писали письма во все инстанции, может быть, даже товарищу Сталину. Срок убавили до 5 лет. Позже директора освободили, но прожил он после этого недолго. Чудо - лекарство В марте 1945 года, в ночную смену, Зине принесли якорь с подъемного крана из литейного цеха. Надо было очень точно обточить коллектор. Станок нельзя было запускать с большой скоростью, нужна была максимальная точность. Зина справилась с задачей к 6 часам утра. От станка она в ту ночь не отходила ни на минуту. Пока девушка работала в неотапливаемом цехе, ноги ее сильно замерзли. Утром она не смогла снять сапоги, поскольку ноги примерзли к портянкам, а портянки – к сапогам. На следующий день Зина слегла, у нее отнялись ноги. Ее положили в больницу и очень долго лечили, но улучшений не было, ходить она не могла Однажды к Зинаиде домой зашли двое мужчин – коновалов. Они попросили девушку напиться. Зина ответила, что ковшик на кухне, там же и бадейка с водой. Мужчины спросили, а почему она сама не подаст им воды? Девушка сказала, что она совсем не может ходить. Мужички попросили осмотреть ее ноги. Потом они предложили ей сделать лекарство и попросили за него 25 рублей. На эти деньги можно было купить 14 буханок хлеба, а в буханке в ту пору было 2 кг. Лекарство мужички принесли через 2 дня. Оно было в обыкновенной четвертинке из-под водки, по цвету напоминало яичный желток. Из чего было изготовлено это чудодейственное средство, Зинаида так никогда и не узнала. Но оно помогло девушке, она встала на ноги. Это лекарственное средство помогло и старшей сестре, Клавдии, когда она уронила себе на ноги заготовку для снаряда, и ее ноги все почернели. В один из дней склянка с чудодейственным лекарством неожиданно взорвалась на мелке осколки. Победа! 9 мая, в 6 часов утра, Зинаида с матерью услышали по радио радостную весть о Победе советских войск над Германией. Этот день ждали так долго, что в первый момент Зина не поверила сообщению. Старшие сестры, Клавдия и Полина, были в ночную смену, они узнали о Победе еще раньше, весть о радостном событии передавалась по радио каждый час. Зинаида отправилась в 7 часов утра на работу, как обычно. По дороге она встретилась со своими подружками, они обнимались, плакали и шли дальше – к заводской проходной, к родному заводу, который был их домом и защитой все военные годы. Девушки прошли в свои цеха, но в них было пусто – все рабочие собрались на митинг в 31 цехе. Это был закрытый цех, в котором в военные годы изготавливались снаряды. Митинг был коротким. Радость людей была огромна. Кто-то рыдал, кто-то пускался в пляс, люди пели и плакали, плакали и пели... Откуда-то взялись две скрипки, аккордеон, потом появились гармошки. В разных углах цеха играли разные мелодии – грустные и веселые, где-то звучали военные марши. Это был первый выходной день за всю войну, люди не работали. Потом праздник покатился по поселку, этот радостный день ждали так долго... С утра шел мелкий дождик, но его никто не замечал... К обеду погода прояснилась. Но все люди, которые позже вспоминали этот день, запомнили его ясным и солнечным. Дождя никто не заметил, настолько велика была радость Победы. А впереди была – целая жизнь! Наталья Минчакова