Зеленая лампа

Последний вагон Туман рассеялся. Женщина села на кровати. Снова сон, изводящий её пятнадцать лет! Звон в ушах не унимался."Телефон!" — она смахнула остатки кошмара и сняла трубку.-Это медсестра Адель Мишо? — услышала мужской голос.-Да.-Вас приглашают по поводу работы у Жака Дюваля. Через час... — голос назвал адрес сквера, затерянного в улочках Монмартра.-Что? — трубка выпала из рук, отвечая короткими гудками. Неделю назад она отправила резюме медсестры по объявлению «для знаменитого писателя». Надеяться было наивно. Жак Дюваль — загадочный литератор, окутанный легендами. Толпы поклонников, осаждавших книжные магазины, не знали его лица, происхождения и места жительства. Подойдя со спины к мужской фигуре, Адель робко коснулась плеча тонкой рукой в перчатке.— Мадам Мишо?-Мадемуазель, — поправила она.-Я Нгуен — врач и ассистент месье Жака, — сухо поклонился он. — Вы готовы приступить к работе прямо сейчас?-Да, — на секунду замявшись, ответила женщина.-Плата будет высокой, но я должен озвучить условие. Если вы переступите порог дома Дюваля, вам придётся остаться там до его смерти. Ни выходить наружу, ни звонить по телефону вы не сможете. Всё необходимое будет вам доставлено. Вас может кто-то искать?-Нет. Дома никто не ждёт. Всё, что было важно, я потеряла пятнадцать лет назад, — грустно улыбнулась Адель.-Странно было бы сказать "отлично", но это именно то, что надо, -собранно произнёс мужчина, — это ненадолго. Прогноз — несколько месяцев.-А можно спросить?..-Конечно.-Почему Жак Дюваль выбрал именно меня?-Месье — оригинал. Ему понравились ваше имя и фамилия. Старый особняк прятался в монмартрских дворах настолько мастерски, что найти его самостоятельно было почти невозможно. Когда вошли, по ковровой лестнице, навстречу радостно сбежал лохматый зенненхунд. -Пса зовут Лаки — сказал Нгуен, придержав собаку. — Его преимущество перед людьми в том, что он никому ничего не расскажет. Кстати: прежде, чем я представлю вас хозяину, хочу предупредить о его странной внешности. Не испугаетесь? -Постараюсь, — кивнула Адель. -Прошу, — ассистент толкнул бронзовую массивную ручку, и дверь медленно открылась. — Месье Дюваль, к вам! Просторная комната из-за плотных штор была в полумраке. В глубине, облокотившись на подушки, сидел мужчина и что-то медленно писал. Его профиль был испещрён мимическими морщинами от постоянной борьбы с болью. Адель застыла на пороге, от волнения теребя кружевное жабо, поправляя непослушные пряди волос. -Подойдите, — наконец раздался слабый, но твёрдый голос. Когда Дюваль обернулся, женщина отпрянула от неожиданности. Две трети того, что называлось лицом, было покрыто глубокими уродливыми шрамами, поверху их украшал громадный ожог, перетянувший веко, закрывший глаз и съевший большую часть носа. -Я вам нравлюсь? — послышалось скрипучее подобие смеха. Так для меня, в битве при Дьенбьенфу, закончились обжигающие поцелуи с осколками фугаса. Он попал в бензобак. На ухаживания с моей стороны —даже не надейтесь. Я всецело в плену миопатии. Всё, что могу, это коряво писать. Но и это скоро закончится. Однажды не смогу есть, потом — перестану дышать. И вы будете свободны. -Зачем вы так? — только и смогла выдавить Адель. В заточении, стекая по стеклу струями дождя, прошёл конец осени. Нгуен проводил осмотры, Адель выполняла его назначения. Поднимая Жака и усаживая в кресло, от непроизвольно возникающих объятий, она испытывала давно утерянную обволакивающую нежность. В конце зимы пальцы Дюваля не смогли удержать ручку. «Ничего! —бодрился он. — Главное я успел дописать!» Теперь уже Адель развлекала больного рассказами. Писатель слушал молча, иногда проваливаясь в забытьё. -А почему, когда пропал без вести твой возлюбленный, ты осталась одна?— спросил однажды. Ты красива, заботлива, нежна. Мало ли мужчин на свете? -Потому что все они — не Пьер. Весна разлилась ярким солнцем. Адель вывозила Дюваля во внутренний дворик, огороженный высоким забором. Виноградные лозы на изгороди выстреливали молодыми побегами. Щурясь на солнце, женщина мечтала, чтобы как можно дольше продлились эти, счастливые, вернувшие смысл жизни, дни. -То, что я сейчас скажу, не мимолётная прихоть, — выдернул её из собственных мыслей Жак, Помоги сохранить человеческое достоинство. Я не желаю превратиться в растение, со всех сторон утыканное трубками. Внутри Адели похолодело. -Молчи, не отвечай сразу, — едва шевеля губами, продолжал он. —Ответишь, когда сможешь. Только не затягивай слишком, ладно? Раньше Адель считала, что в жизни уже не будет ничего страшнее момента, когда ей принесли повестку с вьетнамской войны — о пропаже без вести жениха, лейтенанта Пьера Ланжевена. Оказалось — бывает! Всю ночь внутри неё разливалась испепеляющая лава. На следующий день Дюваль услал Нгуена в Иври, с письмом к одному из своих издателей. Адель подошла к капельнице с поддерживающим лекарством, и шприцем ввела смертельную дозу снотворного. В это мгновение Жак, с трудом повернув голову, сказал: -Забери Лаки. Он тебя любит. Негоже псу жить в питомнике. — Сделав ещё одно усилие, Дюваль добавил, —— Спасибо тебе! -Спи! — преодолевая ком в горле, прошептала Адель, прижавшись к умирающему, обвила руками шею. Пульс Жака слабел. Где-то за дверями возник тихий, затем нарастающий вой пса. В унисон с ним из груди Адель вырвался стон, переростающий в крик. Вопль заглушил последние удары сердца Дюваля. *** На рассвете по улицам Парижа медленно брела женщина с собакой. Наступал новый день, но — не для неё. Адель чувствовала, что умерла вместе с Жаком. Повестка во Дворец правосудия не испугала. Оказаться в тюрьме за убийство? — Безразлично. Жизнь утратила смысл. Затянутая в чёрный костюм, мадемуазель Мишо в назначенное время пришла на остров Ситэ; миновав колоннаду дворца, стала ждать у дверей зала. Выйдя с очередного судебного заседания, седовласый адвокат в мантии вручил Адели папку знакомых, заполненных корявым почерком, страниц. -Месье Жак Дюваль передал вам права на посмертное издание его последнего романа. Все формальности соблюдены. Дома она открыла первую страницу: «Я глядел в окно последнего вагона, на бегущую по перрону Адель, но не слышал её голоса. Лишь лязг колёс и зловещее урчание. Поезд, увозящий меня на войну, набирал скорость. Хрупкая фигурка в клубах дыма, бегущая следом, спотыкалась, падала, поднимаясь и снова мчась следом, уменьшалась, пока не растворилась совсем". Растерянно она опустила на колени скреплённые страницы. Из них вылетела записка, приземлившись в солнечный блик на полу: «Mon seul*! Пятнадцать лет назад я не смог обречь тебя на уродство. Но за что свалилось счастье умереть на твоих руках?! Твой Пьер Ланжевен" *Моя единственная ... Автор: Ольга Джигурда

БЫВШАЯ У НАС ПОЖИВЁТ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ... - Вадии-им, ты помнишь, что к нам завтра приедет моя мама? Ирочка готовила на кухне что-то вкусное, аппетитный запах щекотал ноздри и улучшал настроение. Вообще-то Ира не баловала Вадима, обычно она готовила на скорую руку что-то... из кулинарии. Да и не мудрено, они оба работают, а она ещё заочно учится. Ну и если честно, готовить она не умеет. - Слушай, тут такое дело, - Вадим вышел из спальни ещё заспанный, - Катя звонила, она с Борей поссорилась, а идти ей совсем некуда. Просилась на пару дней к нам, да она только переночевать и на работу. Вадим вопросительно смотрел на Ирину, а та явно ничего не поняла, - В смысле у нас переночевать? А Катя это кто? - Ну как кто? - Вадим смущённо замялся, - Ну ты что, Ир, забыла что ли? Помнишь я тебе о ней рассказывал, когда у нас был вечер откровений? - Это что, твоя бывшая что ли? - от возмущения Ира даже поперхнулась и закашлялась. - Ну Ир, всё давно в прошлом, мы с ней вообще не подходили друг другу. Ошибка это была, мы приняли дружбу за чувства, хорошо поняли вовремя. Катя хороший человек, но люблю я тебя, Ира! - Вот именно! Если ты любишь меня, то не предлагай нелепые вещи. Завтра приедет мама, а у нас живет твоя бывшая, как это будет выглядеть? Ты меня удивляешь, не ожидала, - Ира расстроилась. - Ириш, ну перестань, Катька нормальная и ... она вообще будет весь день на работе. Ну давай что-нибудь придумаем, ну например, что Катя - твоя подруга, а Ириш? - Ну не знаю, это очень странно от тебя слышать. Как вообще тебе такое в голову пришло, Вадим? - продолжала сердиться Ира. Но Вадим понял, что её пыл возмущения снизил градус и пошёл в атаку, - Ну пойми, я же не полный дебил, чтобы в дом пригласить девушку с которой ... ну ты понимаешь. - Ну да, ну да! - оживилась Ирина, - Вот именно, Вадим, ты непредсказуемый, парадоксы это твоё и от тебя много чего можно ожидать! Хотя наверное ты прав, это было бы слишком - звать свою любовницу в дом где живёшь с женой и ждёшь в гости тёщу! - Ну наконец-то до тебя дошло! - обрадовался Вадим, - Хотя немного обидно было про непредсказуемость, повода я вроде не давал! Но об этом потом, а сейчас я тебе пару слов о Катюхе расскажу. Ну чтобы ты была готова... - Готова? Интересное начало, ну давай рассказывай! - Ирина усмехнулась. - Да мы с ней в институте а баскетбол вместе играли. После тренировки в кафе вместе ходили, знаешь как после игры есть охота? Ну все и решили, что у нас роман, а нам и на руку, а то меня маминым сынком дразнили, а Катьку дылдой! Мы с ней вообще просто тогда встречались, в кино ходили, гуляли. Мы даже не жили вместе, ну ты ведь поняла, да? - Слушай, мне сейчас вот эти подробности как-то вообще не хочется обсуждать! - Ирина деланно поморщилась, но по её глазам было видно, что эти подробности Вадим сказал не зря! - Ну ладно, считай ты меня убедил, только хватит мне впаривать про студенческое братство. На самом деле Вадя я тебе доверяю, ну просто это как-то выглядит не очень - бывшая у нас поживёт! - Ну мы же решили, для всех она твоя подруга, и всё! - обрадовался Вадим, - Ну что, я звоню Катьке, чтобы она к нам ехала? Завтра воскресенье, а Катька работает, так что тёща ее вообще только вечером увидит. Через час в дверь раздался звонок. Вадим рванул к двери, потом наткнулся на взгляд Ирины, - Ира, идём вместе, я вас сразу познакомлю! Он отпер дверь и вошла Катя. Ира даже оторопела, Катя явно на полголовы выше Вадима. - Привет, Вадька! Ребята, спасибо, я вас не напрягу, хотя конечно дико неудобно! Я тут вкусняшек накупила, если что... Катя встретилась взглядом с Ирой, - Ага, с тобой всё ясно, ты этого маменькиного сынка ко мне ревнуешь что ли? А ты Вадя ей не рассказал разве, что мы просто друзья? - Никто не ревнует, заходи. Я Ира, очень приятно. Вон в той комнате, где диван, можешь располагаться. Завтра моя мама приедет, она будет в маленькой, мы там детскую планируем, - строго сказала Ирина. Вадим восхищённо посмотрел на жену, потом на Катю, - Вот такая она у меня! - Кстати, завтрак остывает, Катя ты с нами будешь завтракать? Тогда мой руки. Катя кинула сумку в комнате, вымыла руки и первая появилась на кухне, - Ооо, у тебя пирог? Вадим наверное думает ты сама испекла, а ты я смотрю коржи купила и джемом их намазала? - Можешь не завтракать! - усмехнулась Ира - А хочешь научу, как быстро и вкусно готовить? - вдруг предложила Катя, - Это я как раз лучше всего умею, бабушке спасибо, научила всяким хитростям. Ближе к обеду кое-что с тобой состряпаем, Вадя обалдеет! Когда на кухню зашёл Вадим, Катя и Ира увлечённо болтали. А после завтрака ушли в комнату, где расположилась Катя. - Слушай, я так рада, что у Вадьки такая классная жена! - вдруг заявила Катя, - Между прочим я никакая не бывшая, мы просто дружили. Катя оглянулась на дверь, потом к Ире ближе подошла, на ухо что-то шепнула, - Да он мне, да у нас ... не было! И обе девушки рассмеялись - А ты со своим мужем сильно поругалась? - уже более искренне поинтересовалась Ира. - Представь, не сильно! - Катя рассмеялась, - Да просто он пристал, чтобы я с ним на приёмы ходила. У него бизнес небольшой, в развитии. Ну и у них бывают такие как бы мини приёмы, а я эти церемонии терпеть не могу. Сама видишь - мой стиль это джинсы и ветровки. А все эти платья, макияж, ну не моё! - Ты что, хочешь, чтобы твой Борис туда один ходил? Это ты зря! - пожала плечами Ира, - А мне кажется имидж примерного семьянина для начинающего бизнесмена большой плюс. Элегантная и умная жена рядом может здорово в этом помочь, ты подумай. Кстати, Кать, за твои кулинарные хитрости могу тебе тоже кое-что предложить! Где-то через полчаса Вадим хотел зайти к ним, но они хором закричали, - Нельзя, нельзя, мы заняты! Но когда Катя и Ирина вышли из комнаты, Вадим просто обалдел - вот это показ мод! - Катюха, а ты оказывается ничего себе! - Вадим поднял вверх большой палец. - Ну ты и хам, Вадим, тоже мне друг называется, ты что меня страшилой считал? - в шутку обиделась Катя, а сама крутилась у зеркала, - Ну надо же, а я думала мне так не пойдет, а оказалось даже стильно! - Шикарно, Кать, срази его наповал! - Ирина была довольна произведенным эффектом. Она себе купила как-то классное платье и ещё кое какие вещи, а они велики оказались. А на Кате - как влитые сидят, будто на неё сшито! Решили, что завтра прямо с работы Катя переоденется и поедет на тот приём без предупреждения. Хочет мужа шокировать своим видом, надо же как-то с ним мириться. Зато Ирина поразила своего мужа приготовленным обедом. Путь к его сердцу был завоеван ещё раз, но уже через желудок. За час удалось запечь буженину в мультиварке, начиненную чесноком и морковкой. Обмазанную аджикой да на луковой подложке. Ещё сварили рассыпчатый рис и приготовили салат ачучук из помидор. Ира с Вадимом обожали острые блюда и обед прошёл на "ура"! Но у Иры были и другие, на потом, рецепты от Кати. Первый раз в жизни ей так понравилось готовить и она предвкушала, как будет удивлять мужа. Ранным воскресным утром Катя умотала на работу, была её смена. Прихватив наряд, подаренный ей Ириной. И почти сразу прозвучал звонок в дверь - приехала в гости мама Ирины - Нина Антоновна. Ирина и Катя Ирина догадывалась, зачем мама пожаловала. Нина Антоновна давно намекала, что хочет проверить, как её дочка справляется с хозяйством. Считала её неприспособленной ни к чему и боялась, что Ира не справится с семейной жизнью. А ведь мужа надо кормить, что ни говори. Все таки именно женщина погоду в доме делает. Наготовленная домашняя еда у дочери на кухне приятно удивила Нину Антоновну. А когда дочка с зятем стали её угощать, не сдержалась, - Быстро вы теперь молодые семейную науку схватываете! И когда же ты, Ира, так успела научиться? А я то думала... Вечером затрезвонил мобильник, Катя звонила, - Ира, я сегодня дома ночую, мы с Борькой помирились! Ты не представляешь, я как вошла в кафе, а у них переговоры. У Бори глаза округлились, когда он меня всю такую в платье и макияже увидел. Но Боря у меня лицо умеет держать, он меня представил, мол жена моя немного опоздала, знакомьтесь! И в итоге Боря подписал очень выгодный контракт, кстати было интересно беседовать! Так что я перед тобой в долгу Ира, за своей сумкой завтра зайду. - Катя, это тебе спасибо! Моя маман в восторге от моей стряпни. Сказала, что она теперь за мою судьбу спокойна. - Классно, надо встретиться, я тебе ещё кучу секретов от моей бабули расскажу. И кстати, я себе хочу кое что прикупить, ты можешь мне помочь, подруга? *** Вадим теперь притворно сокрушается, - Ну вот, была Катька моя подруга, а теперь ты с ней в кафе и по торговым центрам прогуливаешься. - Ты сам это устроил! - парировала Ирина, - Но если честно, я рада. Катя и правда классная подруга. Мы обе с ней в плюсе оказались. Как говорится, скажи мне кто твой друг и я скажу кто ты. Я в себе столько нового открыла, даже и не думала, что я такая. Так что Катя меня зовёт с ней пойти поиграть в баскетбол. Ну а я давно хотела пойти в студию танцев. Одной не очень, а с подругой - самое то! Вот так, совершенно неожиданно, бывшая подруга мужа стала лучшей подругой Ирины. Она и не думала, что такое возможно! =============================================== ....... автор - Жизнь имеет значение - Оля (орфография автора)

- Бaбyшкa, ты толькo нe пepеживай. Пpoдуктов я тeбе вcяких нaкупила, вон xoлодильник полный набит. И coсиски, и пельмeни, и йoгурты. Погода всё равно дождливая, можно вообще из дома не выxoдить. Лежи, отдыхай, телевизор cмотри. А то лето скоро, опять свoи грядки наверное сажать будешь, вoт уж, бабуля, и нафига они нyжны! Ну всё, Витя мне СМС написал, что пoдъехал. Он за вeщами ceйчас зайдет, ты только не плачь, бабушка. Вpeмя же быстро лeтит, мы через десять дней уже вернёмся, а ты и глазoм моргнуть нe успеешь. Ещё может и не захочешь в деревню свою возвpaщаться, так тeбе у нас понравится! Дверь открылась, муж внучки Виктор вошёл, - Здравствуйте, Евдокия Денисовна, спасибо, что согласились пожить у нас, пока мы в отпуске. А то Аня за кошку, да цветы свои очень переживает, - и к Анечке повернулся, - Ну что, готова? Аня кивнула, сумку застегнула, курточку накинула, - Пока, бабулечка, как приедем на место, я тебе сразу же позвоню. Евдокия Денисовна внучку. и Виктора обняла, и даже перекрестила незаметно на дорожку. Пусть едут, Анюта отдохнёт хоть, а то всё одна работа у неё на уме. Слава богу, хоть мужчина у неё появился. Да и ладно, что поженились, пусть не совсем по людски, свадьбу то не играли. Мол уже тридцать, и куда им свадьба. И с деньгами не очень, да и только людей смешить. Да и ладно, главное, чтобы жили, может хоть детки будут. Виктор её мужчина вроде хороший, жалко правда, что не наш, не деревенский, - Евдокия Денисовна вздохнула, прошлась по квартире, на диван присела. К ней тут же кошка Муська на колени прыгнула, устроилась, мурлычет. - Ну что, Муська, одни мы с тобой осталися. И как вы тут только живёте, я вот вчерась из квартиры вашей вышла, сосед слева выскочил, ни здрасти, ни до свиданья. Пока спустилась до низа, идуть все, как немцы, никто и слова не скажет. Вот ведь люди у вас какие! Неприветливые кaкие-то. Не то, что у нас, coвсем не то, слышь, Муська. У меня то сосед Григорий Васильич, уж как oн мне надоел, а и то я теперь по нему уже и соскучилась. То куpы ко мне его забегуть, на грядках роются, а я их гоню, на Гришку ругaюся. Дак он потом по человечески, ко мне зайдет, повинится, гостинчик занесет. А тут скука зелёная, слова не с кем молвить, как живут, нe знaю. Дня через три выглянуло coлнце, дождь закончился и Евдокия Денисовна решила на улицy выйти пройтись. Свежего хлебушка купить, да молока, а не то у них всё йoгурты да сливки, каши не из чего сварить. Вышла из подъезда Евдокия Денисовна, аж зажмурилась, какое солнце яркое. Дошла до магазина, хлебушек выбрала, молоко, да ещё позарилась - плюшек решила купить. К кассе подошла, хвать, по карманам стала искать, по авоське - нет кошелька. На людей растерянно смотрит, неужто вытащил кто? Или сама потеряла, да что же теперь делать? - Женщина, платите или в сторону отойдите, очередь не создавайте, - крикнула кассир и отодвинула хлеб Евдокии Денисовны. Как же горько ей стало, чужое всё вокруг, в деревне то у Гали продавщицы в магазине если что, она бы и так ей дала, там и потом можно расплатиться. А тут её не видят словно, идут все мимо, оттесняют. Слезы глаза Евдокии Денисовны застилают. И вдруг парнишка какой-то протянул кассиру денежку, - Пусть бабушка свой хлеб и молоко заберёт, я заплачу. И тут же ей в сумку всё складывает, - Давайте я вас провожу. Опешила Евдокия Денисовна, стала парнишку благодарить, обещать, что отдаст ему денежки, он даже смутился, - Ну что вы бабушка! Я уже работаю, не надо, вы не беспокойтесь и больше не огорчайтесь лучше. К дому подошли, на лавочке у её подъезда пара пожилая сидит. Услыхали они, в чем дело, поохали, да как же обидно, - А много ли денег было? Нет, нет, нигде они кошелечек Евдокии Денисовны не встречали. Пришла она домой, села в коридоре, как же грустно, спасибо, хоть парнишка этот её выручил. Вдруг звонок в дверь. А ведь Аня говорила лучше никому не открывать. Но в дверь опять позвонили и Евдокии Денисовне стало неудобно. Открыла дверь - да это же та пара, что у подъезда сидела. - Здравствуйте, мы соседи, под вами живём, я Василий Иванович, а это моя жена Татьяна Петровна. Мы тут с женой посовещались, с каждым может случиться, вот возьмите, не откажите, - и протягивает ей купюру. Евдокия Денисовна хотела было отказаться, но нет, соседи ни в какую. Тогда она их пригласила чаю выпить, тут уж они сразу согласились. А через полчаса - опять звонок. Это ещё одни соседи пришли помощь предложить, прослышали как-то, ну надо же. Перед приездом внучки Евдокия Денисовна даже загрустила, что уезжает, - Вот ведь как, Муська, оказывается везде есть хорошие люди, вот ведь как! Теперича я дома носочков да варежек всем Анюткины добрым coседям навяжу. Огурцов насолю, да по осени то со всеми этими гocтиницами к вам и приеду. И ты жди меня, Муська, я и по тебе скучать будy. Анна и Виктop пpиехали довольные, отдохнувшие. Аня Евдокию Денисовну обнялa, - Бaбушка, спасибо тебе, - и не выдержала, шепнула ей, - Бабуль, я тебе пo ceкрету, а у нас скоро будет ребёнок, ребёночек маленький, ба, ну ты прpeставляешь? Ты же будешь к нам приезжать в гости, мoжет немножко мнe чтo подскажешь, а то я такая балда, ладно бабушкa? Евдокия Дeнисовна обняла внучку любимую, - Да конечно буду, куда ж я теперь дeнуся? Да и дpyзья у меня тут у вас теперь завелись. Так что я к вам обязaтельно приeду. Хорошо тут у вас, да и люди вокруг приветливыe. Удивительно привeтливые coседи. Автор: Жизнь имеет значение канал Дзена

"ДОБРАЯ" Aлло, бaбyшка... - Аллo. Привет, ба, это Caша! У нас пpoблема! Мама толстeeт! - Здpaвствуй, милeнький. А как ты это пoнял? - У неё живoт уже как apбуз! - Сepьёзнo?! - Дa! Она же арбyз в августе с кocтoчками eла… - И чтo?! - Как чтo, ба!!! Прopoс. - грустно ответил мальчик. - Милый, а мaма с папoй с тобой ещё не гoвopили? - О чём? Они мнoго о чём со мнoй говoрят. Вчера, например, папа pacсказывал - почему рок-гитаристы лoмают на сцeне свои гитары. - И зачeм? - Грycтно им, ба. Они вoкалистами быть xoтели. - Ну, у тебя и папа… Ты смoтри, всё знает. - Мама хотела что-то рассказать, но сказала «рано»! - Ну pано, так рано… - Ба, все-таки, что мы будем дeлать с мaмoй?! - А что с ней делать?! Если eй так нравится… - Её папа такую же бpoсит! - Почeму?! - Мужчины - народ ветреный! Увидит xyдyю… - Сашенька, а ты же не такoй? - Ба, я супep не такoй! - А дeд наш?! - Деда стapенький. Кому он, кpoме тебя, нужен. - Ты меня веселишь, Саша! – бабyшка paccмеялась. - Люблю твой смex, ба! - Мой ты хороший! Так ты в папе своём не увepен? - Уверен, кpнечно… Я в худых тётях не увepен. - Почeму? - Бабушка, ты таких простых вещей не понимаешь! Они худые пoчeму? - Пoчeму, милый? - Потому что они чего-то нeдoполучают. Еды, coлнечных лучeй, чужux пaп. - Ах, вот оно чтo?! - Ну, а я что тебе говорю! Xoдят по улице злые такие, и как папа какoй-нибудь завaлялся - они тут как тyт! - И чacтo твой папа на улице вaляeтся? - взвoлновано утoчнила бaбyшка. - Ба, ну это образное выpaжение. Он в квартире валяется! - Давно это «валяние» началось? - В смысле - живёт. Бабушка, что мы с мамой-то делать будем?! - Хм… Давай подумаем. Если эти «дамы» что-то нeдoпoлyчaют, то мама твoя… - Она всё получaeт! Папа вокруг неё на цыпочках бeгaeт: xoчешь то, xoчешь сё. Вчepa вон ящик клубники кyпил! - Значит, она - добpaя?! - Она - супердобрая! Добpee самого добpoго добряка! - Тогда нeчeго переживать, милый… Ты к нeй сегодня пoдoйди и тихонько скажи, что бaбyшка попросила рaccказать одномy милому мaльчику, что у неё там за apбyз. - А если не рaccкажeт? -Toгда бабyшка расскажeт и про арбузы, и про семечки, и про пecтики с тычинкaми, и про Госуслуги. Автор: Алекcaндр Бeccoнов

В последних кадрах истории под названием «Москва слезам не верит» наблюдаю, как Алентова наливает Баталову суп из супницы. Женщина, ответственный работник, не умеющая готовить! И вдруг супница. Шепчу про себя: «Не верю». Задумываюсь. Наливаю сто граммов тутовой. Вздыхаю. Выпиваю. Сажусь в кресло. Когда в наших сервизах была супница... Может быть, помните, в каждом столовом сервизе в 60-70 г. г. была супница. У нас был чешский сервиз на 12 персон, с желтыми такими тонкими цветами и зелеными с золотом листьями. Родители поженились в 66-ом и сразу купили его. Да, и вот супница в том чешском сервизе тоже, разумеется, была. Мама, вообще, сразу же переменила у отца в доме все хозяйство. Папа был старше мамы на тридцать шесть лет. Но молодость побеждала. Она повыбрасывала старую мебель. В печку пошел старый дореволюционный ореховый гарнитур. Я застал только обеденный стол от него, на ножках в виде львиных голов. Но стол пылился на веранде, на даче. Его всерьез никто уже не воспринимал. На нем в августе чистили грибы, а в остальное время складывали всякий хлам. Львы грустно доживали свой век среди дачных развалин. А в городскую квартиру купили новую мебель. Полированную. Это с гордостью, знаете, произносилось: «Полированная мебель!» Полированный секретер купили (елки-палки, современные дети не знают уже такого слова). То есть это был такой книжный шкаф со стеклянными двигающимися дверцами. За дверцами стояли классики, в основном, в виде многотомных собраний сочинений. И еще там была деревянная дверца, которая открывалась вниз, образуя стол, за которым можно было работать. Он, собственно, и назывался «секретер». Папа хранил за этой дверцей черный с хромом «Ундервуд», перепечатывал на нем вечерами свои стихи и безнадежные письма в редакции. «Тук-тук» щелкал «Ундервуд» по синей ленте, «тук-тук-тук». — Иля, не трогай пишущую машинку! Купили два кресла с полированными деревянными ручками. Блестящие такие ручки! С четко выполненными прямыми углами! Позже, когда мне подарили перочинный нож, первое, что я сделал — вырезал на этих четких полированных углах несколько глубоких зазубрин. В тот момент это была единственная возможность немедленно испытать новый ножик на остроту. Купили тогда же сервант (еще одно слово, уходящее в забвение). Сервант, разумеется, тоже полированный, в котором за такими же стеклянными дверцами на стеклянных полках стоял тот самый сервиз. В серванте тоже была деревянная откидная дверца. Но поменьше и повыше. За ней находилась таинственная область, стенки которой были украшены зеркалами. В зеркалах отражались бутылки вина и хрустальные фужеры. Вино отец обычно покупал марочное крепленое, в зеленых бутылках с красочными этикетками с золотыми тиснеными медалями. Коньяк — армянский пять звезд и тоже с медалями. Бутылка «Столичной». Бутылка «Посольской». Шампанское. Вообще, бутылок всегда было с десяток или больше. Область эта таинственная называлась «бар». И связана она была в моем детском сознании всегда с праздником. Родители без повода туда не лазили. Если открывался бар, значит, придут гости. Будут интересные разговоры и вкусная еда. Очень вкусная еда. — Илюша, помоги-ка нарезать салат! Еще купили родители в прихожую полированный трельяж и в мою комнату — полированный шкаф. На трельяже стояли духи «Красная Москва» — запах, казавшийся мне лучшим в мире. А косметики никакой, представьте, на нем не бывало. Папа со смехом рассказывал маме, как друзья говорили ему на ухо: — Ах, Арон Захарыч, хорошую ты нашел себе жену, скромную. Молодая, а глаза не мажет. Это про трельяж. А вот в полированном шкафу висела новая каракулевая шуба, в моем детском восприятии изрядно проигрывавшая маминой старой шубке из кролика. Кролик был пушистый, его было приятно гладить. А еще на полке лежала коробочка с чешской бижутерией. Мама никогда эти штуки не надевала. Но красивее тех чешских брильянтов в золоте, скажу я вам, не видывал я нигде! Помню, что когда из Омска приезжала мамина родня, бабушка с дедом, тетки или дядьки, шкаф превращался в «шифоньер», трельяж — в «трюмо». Фужеры в серванте становились «фужорами», а сам сервант — «буфетом». И стол еще был тогда куплен в большую комнату полированный. Такой залитый толстым слоем лака раздвижной обеденный стол. Ужасно блестящий, как зеркало. И я долго бродил вокруг него, побеждая соблазны. Но однажды все же не победил. Нацарапал на нем иголкой слово «дурак». Потому что на таком блестящем невозможно было не нацарапать. — Илья, вот постой в углу и подумай! Это был исторический угол, в коридоре возле туалета. Ох, сколько там было передумано. И вот за этим раздвижным полированным столом устраивались семейные обеды по праздникам или просто в воскресенье. Приходили родственники, друзья. Приходил старинный папин товарищ Лев Иосифович Бронь с молодой женой Катей. Ну, то есть, Льву Иосифовичу было к шестидесяти. Он был папин ровесник. Но он был маленький, лысый и оттого — старик. А Кате лет сорок пять. Она была в брюках (ого!), и волосы у нее были рыжие от хны и кудрявые от бигудей. Я вообще не понимал, почему Катю шепотом называли все молодой. Приезжала из Кишинева папина сестра тетя Берта, высокая и красивая, как папа. Тете Берте категорически не нравилась эта история про папины пятьдесят пять и мамины восемнадцать. Категорически. Каждый раз она с подозрением вглядывалась мне в лицо, подробно изучала его, но, в конце концов, выносила оправдательный приговор: — Нет, все-таки очень похож на Арончика. Вылитый папа! Приходил сын тети Берты, тоже Илья, к своим тридцати пяти годам — доктор физмат наук. Чтобы стать доктором ему удалось поменять в документах отчество «Исаакович» на «Иванович». Помогло. Илья Иванович жил в Питере и приходил часто. С папой они играли в шахматы. Еще приходила мамина подруга Раечка с другом Аркашей. Раечка была высокая, крутобедрая такая, с шиньоном и частоколом черных колючих шпилек. А Аркаша — щупленький, замухрышный какой-то, с большим носом и слушался ее во всем. Он потом в Израиль уехал, а Раечка осталась тут, приходила одна, плакала. В доме, вообще, часто бывали люди, собирались застолья. Гостей принимали, гостям были рады, умели вкусно и добротно готовить и любили гостей потчевать. Это понятие тоже, по-моему, ушедшее, или уходящее. Не просто «я вам поджарю мясо», например, или «чаю налью». А вот я вам приготовлю много и разное и от души, и стану весь вечер с удовольствием вас этим потчевать. Знаете, я помню этих неторопливых людей семидесятых. Неторопливые речи. Неторопливые умные тосты. Неторопливые домашние такие шутки. Это были люди особой закваски. Они выросли в голодные двадцатые. В начале тридцатых они пошли в ВУЗы, потому что знали, что только так они смогут подняться из бедности. Потом пришла война и поломала все их планы. Они не были особыми героями. Но четверть века назад они победили, потеряли почти всех близких, и сами остались живы, чему удивлялись потом чрезвычайно. Все это время после войны они тяжело и честно трудились и были уверены, что они заслужили теперь хорошую жизнь. Знаете, у них была какая-то особая стать. Они были подтянуты. Они хорошо танцевали. Они умело ухаживали за женщинами. У них, кстати, была удивительно правильная интеллигентная речь. И все эти многотомные собрания сочинений они, между прочим, честно прочитали. Могли за столом декламировать Лермонтова, Есенина, или Некрасова. Симонов был им свой, его стихи были частью их жизни. Они приходили, хорошо одетые. В костюмах мужчины. Жены их — с высокими прическами, в хороших платьях. Мужчины отодвигали своим дамам стулья, усаживали их. Потом уже садились сами, устраивались за тем полированным раздвижным столом, где под скатертью нацарапано было на углу «дурак». Клали скатерть себе на колени. Повязывали салфетки. Стояло на этом столе три тарелки у каждого: широкая, на ней — салатная, а сверху — глубокая. А рядом с тарелками лежали тяжелые мельхиоровые приборы, которые я должен был начистить к приходу гостей содой до блеска. Ложка лежала столовая справа и три ножа. А слева — две вилки. Это были приборы для салатов, для горячего и еще один нож был рыбный. И льняные салфетки лежали каждому гостю, под цвет льняной же скатерти. Фужеры и рюмки были хрустальные. Салатницы тоже хрустальные. И детей не пускали тогда за взрослый стол. Потому что это было им неполезно. И вот я помню, как мама подавала в той супнице гостям суп. Когда с супницы снималась крышка, все понимали, что это куриный бульон, дымящийся куриный бульон, с домашней лапшой, кореньями и яйцом. Мы только вчера месили с мамой крутое тесто, раскатывали его деревянной скалкой на тонкие листы, а после нарезали лапшу широкими полосками. Никакая нонешняя паста не сравнится с той домашней лапшой. А к бульону, кстати, подавались еще маленькие пирожки с мясом и с капустой. Два пирожочка были заранее выложены каждому гостю на его пирожковую тарелку. И помню, как маленький лысый Лев Иосифович Бронь, выпив рюмочку «Посольской», заедал ее ложечкой горячего душистого супа с лапшой и яичком, наклонялся к папе и, готовясь отправить маленький пирожочек в рот, шептал нарочито громко: — Ох, Арончик, и хозяйка же твоя Люся! Ох, и хозяйка. И подмигивал маме. И видно было, что папе это чрезвычайно приятно, и маме это тоже приятно, а вот Кате, жене Льва Иосифовича — не очень. После супа, когда глубокие тарелки уносились в кухню, все принимались за салаты с закусками. Классическими были Оливье и кальмары с рисом и жареным луком. А еще крабы. Я застал, знаете, время, когда салат с крабами делали, между прочим, с крабами. Это было вкусно. Шуба, разумеется, была тоже. Мама добавляла в нее зеленое яблочко. Это был такой семейный секрет. А еще маринованные грибы стояли на столе. А еще фаршированные грибной икрой яйца. Вы закусывали когда-нибудь водочку фаршированными яйцами? А прозрачнейшее заливное из белой рыбы с желтым в белом ободочке яичным глазком, алой морковочкой и зеленым горошком? К заливному подавался хрен, который папа выращивал и готовил сам. Хрена было всегда два вида: в сметане и со свеклой. Каждый лежал в своей баночке из того же чешского сервиза. Из-под крышечки выглядывала малюсенькая позолоченная ложечка. Гости брали ложечкой хрен и накладывали его густым толстым слоем сверху на заливное. Вообще, много было за столом рыбы. Папа работал в пищевом институте. Он был главным экономистом ЛенГИПРоМясомолпрома, что располагался в начале Московского проспекта, и ездил в частые командировки по всей стране. Поэтому на столе была красная рыба с Дальнего Востока, черная икра и осетрина с Волги, палтус и зубатка — из Мурманска или Архангельска. А еще мама пекла пирог с зубаткой. Тесто — слой лука — слой зубатки — слой лука — слой зубатки — тесто. И это, я вам скажу, — да. Пирог из зубатки — это да! Вкуснее вряд ли что-то бывает. Также бывали на столе нежнейшие паштет и форшмак. Оба блюда готовил отец. Делал это так, как готовила, наверное, еще его мама, погибшая в блокаду баба Сима. Он не крутил их через мясорубку, а долго-долго рубил сечкой в деревянном таком корыте. По сути, рубил все составляющие и, очевидно, одновременно взбивал их. Когда с закусками заканчивали, убирались ненужные уже салатные тарелки и приборы, и в комнату вносилось главное блюдо праздника. Это мог быть, разумеется, гусь с яблоками. Гусь с антоновкой. А?! Папа хранил антоновку на даче почти до следующего лета. Перед праздником мы отправлялись с ним на электричке в Мельничный Ручей, со станции шли пешком по дорожке мимо небесно пахнувших дегтем просмоленных шпал. Мимо заборов пустующих зимою соседских домов. В промерзшем доме, пахшем отсыревшими обоями, лезли по скрипучей деревянной лестнице на чердак, откуда доставали пару закутанных в старые одеяла ящиков. Одеяла разворачивали. Под одеялами обнаруживались кипы стружки, в которую были надежно зарыты яблоки — отборная, без единого пятнышка, едва отливающая нежной зеленью антоновка. Папа брал яблоко и подносил мне к носу той стороной, где палочка: — На-ка, подыши! Антоновка пахнет антоновкой. Это единственный во Вселенной запах. Или это могла быть пара уток, фаршированная кислой капустой. Или большой свиной запеченный окорок на кости, густо нашпигованный солью, перцем и чесноком. Это могла быть также и баранья нога, издававшая особый аромат бараньего сала, трав и морковки, с которыми она вместе тушилась. Страшный совершенно наступал тогда момент, тишина опускалась: а кто же решится разделать принесенное блюдо? За дело брался папа, ловко управляясь большой двузубой вилкой и огромнейшим ножом, раскладывал куски по кругу под одобрительное мычание мужчин и слабое повизгивание осторожных женщин. После горячего обыкновенно танцевали. Недавно была куплена полированная опять же «Ригонда» — модная радиола Рижского завода ВЭФ. Ставили на нее пластинки. Не помню, чтобы слушали у нас в доме модные тогда ВИА. Помню, что был Оскар Строк, помню, что был еще Утесов, Марк Бернес. Папа был похож на Бернеса. У меня и сейчас губы подрагивают, когда слышу: Почему ж ты мне не встретилась, Юная, нежная, В те года мои далёкие, В те года вешние? Голова стала белою, Что с ней я поделаю? Почему же ты мне встретилась Лишь сейчас? Любовь пятидесятипятилетнего мужчины и восемнадцатилетней провинциальной девочки. Чьим воплощением стала наша семья. Любовь, которая закончилась через восемь лет папиной смертью. — Иля, мальчики не плачут! Мальчики должны быть мужчинами! Пока гости проводили время за танцами, мама уносила обеденную посуду и накрывала к чаю. Чашки были — знаменитые Ломоносовские «золотые ромашки». К каждой чашке с блюдечком давалась такая же золотая тарелочка и опять же тяжелые мельхиоровые чайные ложки. Что ели на сладкое? Король любого праздника — Наполеон и практически всегда — безе. К приготовлению крема и безе привлекали меня: отделять белки от желтков, а после — взбивать вначале сами белки, а в конце уже белки с сахаром в ручной такой кремовзбивалке. Она так именно и называлась. Слова «миксер» тогда еще не было. А кремовзбивалка — это такая была литровая широкая банка, на которую накручивалась белая пластмассовая крышка с венчиками внутри и ручкой для кручения снаружи. После того, как безе выпекалось, его выкладывали горкой, промазывая каждый слой заварным кремом, в который добавляли грецкие орехи. Все это чудо вносилось в комнату и, к радости сидевших за столом мужчин, громко оглашалось его название: Торт «Поцелуй Хозяйки». Мужчинам нравилось. Чай пили неторопливо, нахваливали ту самую хозяйку, поднимали бокалы со сладким вином. Мужчины пили коньяк. Допивали чай, начинали собираться. Хозяева старались гостей удержать. Гости потихонечку поднимались. Благодарили. Расходились. Мы с папой носили посуду в кухню. Мама мыла, звенела тарелками. Потом наступала тишина. Мама вытирала мокрые руки передником. — Илюша, спасть! Родители за стенкой садились в кресла и обсуждали прошедший вечер. Вслушиваясь в их приглушенные голоса, я засыпал. Та супница, знаете, долго потом продержалась в нашей семье. И даже сослужила нам некоторую особую службу. Когда через короткое время папа умер, и мы остались с мамой почти без каких-либо средств к существованию, однажды, приподняв зачем-то крышку, мама обнаружила в ней сто рублей — заначку, которую папа оставил, уходя последний раз из дома в больницу. Интересно, что должно случиться, чтобы мы снова начали подавать суп в супнице? Дети наши, еще более торопливые, чем мы, точно не станут. Может быть, внуки? Сейчас этих людей из семидесятых нету уже в живых. Остались только мы. Которые сами были тогда детьми. Которых родители не пускали тогда за стол, потому что это было для нас неполезно. И я, знаете, когда принимаю нынче гостей, нет-нет, да и скажу особый тост за детей. В том смысле, что давайте выпьем за них. Чтобы им было потом, что вспомнить и о чем всплакнуть. Потому что, когда мы умрем, они будут сидеть за этим столом после нас. © И. А. Забежинский

Мужчины, к сожалению, зачастую не понимают элементарных вещей, например, одну простую истину, — женщины до безумия взаимны. Они впитывают отношение мужчины к себе на энергетическом уровне, — какие поступки мужчина совершает ради них, какие он говорит слова, совпадают ли эти слова с действиями и так далее. Со временем мужчина получает бумеранг, который сам же и запустил, результат своего же собственного поведения, — женщину, которая соткана либо из приятных впечатлений, которые он ей дарил, из внимания, заботы, нежности и тепла, которыми он ее баловал, из времени и сил, которые он в нее вкладывал. Либо же с точностью до наоборот. Ибо женщина всегда возвращает эту накопленную энергию обратно мужчине. Это закон. Таким образом, мужчина может превратить свою женщину либо в цветущий райский сад, в который он сможет прийти, чтобы отдохнуть после тяжелых испытаний и найти умиротворение, отдушину и покой, либо в четкий и жесткий смертоносный механизм, который его добьет контрольным в голову, перед этим пропустив через мясорубку, переломав самолюбие, а в некоторых случаях и жизнь. Еще раз, — женщина до безумия взаимна. Если вы видите перед собой нежную, заботливую, спокойную, любящую и преданную женщину, значит вы, — истинный мужчина. Честь вам и хвала. Если видите хладнокровную, бесчувственную суку, которая перешагнет через вас, даже не обернувшись, значит в прошлом вы очень сильно постарались, а лимит женского прощения и терпения исчерпан. Помните. Смотря на свою женщину, вы смотрите на себя. Поэтому не требуйте того, чего не можете отдать сами. ᅠ — Лия Русс

НУ, ЗА ПОЭЗИЮ! - Тут он снимает перчатку и запуливает ею прямо в рожу своему обидчику! «Я, — говорит, — забиваю тебе стрелку, чмо иноземное! Присылай своих пацанов на разбор». А перчатка тяжелая, скомканная, попала тому прямо в глаз. Тот хвать за глаз — а там уже фингал. Ну и как с такой рожей идти на бал, охмурять придворных красоток? - «Ах ты, козел кудряффый!» — закричал он, да как даст тростью кудрявому по цилиндру. А кудрявый схватил стул из-под себя да как шандарахнет им того по горбу. — Получай, — кричит, — невзначай! Понаехали тут! Тут тебе и капут! Ну, а тот, ясен пень, позвал своего дядю на подмогу. А кудрявый, не будь дурак, тоже бросил клич по мобильнику: — Гей, славяне, наших бьют! Пацаны, конечно, набежали, вступились. В общем, клевая получилась разборка… - Слышь, Вован, ты это про че нам тут только что задвигал? Че-то тема как будто знакомая, а как будто и нет. — Да это я, Гришаня, толкую, что если бы в наши дни Пушкин с этим, как его, Дантесом из-за бабы евонной поцапались, до мочилова дело, скорее всего, не дошло бы. Уж больно тема мелкая. Ну, побили бы мужики рожи друг другу, да и все на этом. Зато Пушкин бы остался жив и продолжал писать нам про попа и его балду. Верно я говорю, пацаны?.. Ну, за поэзию! Марат ВАЛЕЕВ.

Муж не встретил ее из роддома Ольга стояла с приемной роддома с новорожденной дочерью на руках. Вокруг суетилась нянечка и бесконечно спрашивала: — Так что, милая, ты мужу-то сообщила о том, что тебя выписывают сегодня? Ольга молчала и старалась не плакать. Куда она теперь с дочкой? Ольга вздохнула и сказала: — От радости, тетя Маша, перепутала, наверное! — Так что ж ты милая? — нянечка остановилась и испуганно посмотрела на Ольгу. — Как теперь? А кто тебя заберет-то? — На такси поеду, — улыбнулась Ольга, едва сдерживаясь. — Витя на работе, ему не дозвониться в цех. Подержите дочку, — она осторожно передала маленький розовый конверт тете Маше, — я сейчас такси вызову и домой уеду. Витя с работы придет, а там сюрприз! Знаете, как обрадуется! Она тараторила все это, стараясь забить липкий страх того, что сейчас приедет домой, а там никого. Никто ее там не ждет, и никто ничего не приготовил к ее приезду. Пока вызывала такси, пока ждала эти бесконечные пятнадцать минут, кожей чувствовала, как шушукаются медсестры, обсуждая очередную брошенку с ребенком. Сколько их таких выходит, а потом уезжают в пустоту на такси? — Не переживая, милая, — тетя Маша участливо похлопала ее по руке. — Одумается еще мужик твой. От своего дитя только совсем пропащий отказаться может. — Да, — Ольга не выдержала и расплакалась. — Вот он и есть совсем пропащий, — она шмыгнула носом. — Или дурак. — Ну тогда, зачем он тебе? — улыбнулась тетя Маша. — Главное, что ты теперь не одна. Не заметишь, как дочка вырастет, и забудешь, дурака своего. А то и замуж выйдешь, ты смотри какая красавица! — она говорила ласково и поглаживала Ольгу по руке, — Не плачь, зачем тебе дурак-то? — Не за чем, — согласилась Ольга. — Люблю я его. — А он? Он-то тебя любит? — тетя Маша заглянула в глаза Ольге. — Он мать свою больше любит, — разревелась Ольга. — А она тебя терпеть не может, — вздохнула тетя Маша, — да? Если б раньше Ольга это поняла! То и не было бы унижения и одиночества сейчас. И не сидела бы она, не ждала желтую машину с шашечками в одиночестве в роддоме. Господи, надо было за Валентина замуж выходить. Пусть и не любила его, но он-то любил, все-все бы для нее сделал! Нет, влюбилась в Витю, на все глаза закрыла. Для нее деревенской Витя был, как принц из сказки! Молодой инженер. И семья такая, как с картинки! мама домохозяйка, никогда не работала. Дома ходила в туфлях на каблучке и в нарядном платье! Это Ольгу поразило больше всего! Как она не боится замараться в таком? Посуду мыть? А полы тоже моет в таком платье? Дома-то безукоризненная чистота. Отец у Виктора был большой начальник, у него даже дома был кабинет. Туда строго-настрого запрещалось заходить. Потом только Ольга узнала, что Виолетта Сергеевна сама дома ничего не делает, соседка приходит и полы моет, и посуду. Но в первый раз, когда Витя привел ее знакомиться с матерью, Ольга восторженно смотрела на Виолетту Сергеевну, как на, на… она даже слово тогда не могла подобрать. — Тапки ей выдай, — поджав недовольно губки, сказала Виолетта Сергеевна сыну. — Гостевые. И не взглянув на Ольгу, ушла в гостиную. Ольга стояла с букетом роз, которые выбрал Витя, любимого маминого кремового цвета и не знала, как себя вести. — Проходи, — улыбнулся Витя, — не переживай, у мамы в это время всегда неважное настроение. Настроение у Виолетты Сергеевны не улучшилось ни через час, ни потом. Ольга даже сделала предположение, что оно моментально портится именно тогда, когда Виолетта Сергеевна видит Ольгу. Первые полгода после свадьбы Витя и Ольга жили у его родителей в огромной четырехкомнатной квартире с высокими потолками в центре города. — У Витеньки своя спальня, а ты свои вещички, — Виолетта Сергеевна поджала губки, как и в первый раз, — поставь в комнату у кухни. Там кровать есть. Располагайся. — Мама, — рассмеялся Витя, — это же комната прислуги. Ты, наверное, забыла, мы поженились вчера и Оля теперь моя жена. — Такое не забудешь, — с отвращением сказала Виолетта Сергеевна. — Все это… — она раздраженно махнула рукой, — и всех этих, — у нее раздулись ноздри и Ольге стало смешно, — и всех этих новообретенных «родственников»! — Мама! — слегка укоризненно сказал Витя. — Да, я твоя мама и забочусь о тебе! Ты должен высыпаться, у тебя ответственная работа и у тебя аспирантура. Ты должен быть сосредоточен на этом, а не на плотских утехах! — Мама! — недовольно воскликнул Витя. — Я взрослый мальчик, позволь, я сам решу этот вопрос. — Не надо ссориться, — улыбнулась Ольга, — я могу расположиться в той комнате. Так, они и жили. Ольга доучивалась в техникуме и хлопотала дома. Виолетта Сергеевна уступила ей эту обязанность. Виктор жил в своей комнате, навещая Ольгу по ночам. Но когда выяснилось, что Ольга забеременела, Виолетта Сергеевна устроила грандиозный скандал. — Какие могут быть дети! — кричала она и топала ногами от возмущения. — Прекратите это немедленно! У тебя аспирантура! — она раздраженно тыкала сыну в грудь. — А ты со своими пеленками и воем по ночам? — она раздула тонкие ноздри и тяжело дышала. Виолетта Сергеевна бушевала до самой ночи. — Вилечка, — вечером не выдержал муж и вышел из кабинета, — Вилечка, дорогая, мне надо работать! — И Витеньке тоже надо работать! А теперь у нас будет проходной дом, — она зло посмотрела на Ольгу, которая накрывала на стол к ужину. — Нет, — она хлопнула рукой по столу, так что жалобно взвизгнули начищенные мельхиоровые столовые приборы, — теперь у нас будет дом малютки! — она отвернулась и всхлипнула. — Не переживай, Вилечка, — улыбнулся муж, — я все решу. Через месяц они переехали в однокомнатную квартиру. Точнее, переехала Ольга, а Виктор стал жить на два дома. — У меня аспирантура, Оленька, — говорил он, отправляясь ночевать в родительскую квартиру, — как ты не понимаешь! Мне нужны тишина и сосредоточенность! — А я? — спрашивала Ольга, зная ответ. Когда Ольга вышла в декрет, Витя почти перестал появляться дома. Приходил раз в неделю, приносил деньги. — Витя, мне так тяжело, — жаловалась Ольга, — сходи в магазин, пожалуйста. Сегодня ноги отекли, я встать не могу совсем, — пожаловалась Ольга. — Мне до родов осталось недели две, не больше. — Давай, без этих ужасающих подробностей! — рассердился Виктор. — А то я заснуть не смогу сегодня. — Витя, тебе надо дома, со мной жить, — начала Ольга, понимая, что этого не будет. — У меня в любое время могут воды отойти, кто мне поможет? Надо будет скорую вызвать! — Прекрати! — разозлился Витя, бросил деньги на тумбочку и хлопнул дверью. На следующий день к Ольге пришли подружки из техникума, попроведывать. Помогли прибраться, купили продукты. — Ой, девчонки, какие вы молодцы! — расплакалась Ольга. — Спасли меня просто! — А кроватка? — спросила Света, ее самая близкая подружка, тоже из деревни, как и Ольга. — Купила? — Нет еще, — слабо улыбнулась Ольга. — Ты, блин, как без мужа живешь! — рассердилась Светка. — Он у тебя, что косорукий? Давно надо было кроватку купить и собрать уже пора! Ты, может, завтра родишь, а куда ребенка? На пол положишь? А коляска? — наступала Светка. — Ой, не кричи, Свет, Витя работает и учится, ему все некогда, — отмахнулась Ольга. — Ладно, — усмехнулась Светка, — мы потом с тобой об этом поболтаем, вдвоем. Сомнения у меня есть… — не закончила она, но многозначительно посмотрела на подругу. Через день девчонки снова нагрянули в гости. — Мы еще Валентина прихватили, — сказала Светка. — У нас для тебя подарок, скинулись группой, — она улыбнулась и дала отмашку неловко топтавшемуся при входе Валентину. — Давай, заноси! — Та-дам! — закричали девчонки, — Кроватка! — Да, ладно! Спасибо, девочки! — расплакалась Ольга. — Родные мои! Валя, спасибо! Валя затащил коробку, разулся и разложил ее в середине комнаты. — Сейчас соберу, — серьезно сказал он. — Я все инструменты принес, не знал, какие у тебя есть, — он старался не смотреть на Ольгу, жутко стесняясь. — Так, девочки, а мы сейчас на стол соберем! — скомандовала Светка. — А ты садись и командуй нами, как твоя свекруха! — У нее силенок на это не хватит, — открыв своим ключом квартиру, сказала Виолетта Сергеевна. — Я думала, наша будущая мать, готовиться к рождению ребенка, — она раздула тонкие ноздри, — а у нее тут шабаш! Веселье и пьянка! А муж твой об этом знает? — она прошла, не снимая сапог. — Так, старушка, — Светка встала перед ней, — сапоги сними, я только пол вымыла. — Такие, как ты и должны этим заниматься, — рявкнула Виолетта Сергеевна. — Витя узнает, что у тебя в доме мужчина. И теперь неизвестно, а Витин ли это ребенок или вот этого… — она раздраженно махнула рукой в сторону Валентина. — Бабушка, вам пора, — Валентин подошел, сгреб Виолетту Сергеевну в охапку и вынес за дверь. — До свидания. Оле сейчас нельзя волноваться и общаться с такими змеюками, как вы. Ольга попыталась вскочить и побежать за свекровью, но тут же схватилась за живот. — Ну вот, смотри, как хорошо, что мы у тебя оказались! — заговаривала боль Светка. — Валька сейчас скорую вызовет и все будет хорошо. Ты не плачь, не плачь, Оля, все хорошо будет. Я с тобой поеду в больницу! А девочки все помоют, приберут к твоему приезду, квартира будет сверкать! Так ведь, девчонки? — Конечно! А сумку собрала уже с собой? — Да, — Ольга сморщилась, — там, у кровати. Ключи от квартиры на тумбочке… Светка проводила Олю до больницы, дождалась, что ее приняли, и поехала к ней домой, чтобы все подготовить. Кроватку собрали, мусор вынесли. Полы намыли. Витя пришел в больницу один раз. Прислал передачку — кулек апельсинов и записку. В ней ни слова поздравления или вопросов о новорожденной дочке. Написано «поправляйся». — Я что болею, по его мнению, — рассердилась Ольга. Она стояла у окна в надежде, что Витя найдет ее палату и будет ждать, как другие, чтобы она показала ему дочь. Под окнами постоянно ждали радостные мужья, кричали по именам и фамилиям своих жен. Витя, не оглядываясь, прошел мимо и вышел за ворота. О том, что их с дочерью выписывают завтра, Ольга сообщила Вите. Позвонила, специально вечером, чтобы он точно был дома. — Витюша, — сдерживаясь, чтобы не наговорить лишнего, сказала Ольга. — У нас все хорошо. Завтра нас выписывают. Забирай в три часа. Не забудь только из дома прихватить теплое одеяльце, чтобы дочка не простыла. Там, на кровати лежит. Хорошо? — Мне некогда, — сказал Витя и повесил трубку. Ольга не поверила тому, что услышала. И до последней минуты ждала, что он придет. Но на следующий день пришла свекровь. — Я тебе документы принесла, — он бросила листок на стол, — подпиши везде, где стоит галочка карандашом. — А что я должна подписать? — сухо спросила Ольга. — Естественно, документы о разводе, — усмехнулась Виолетта Сергеевна. — Думаешь, после того, как я застукала тебя с мужиком в нашей квартире, кто-то поверит тебе, что это Витина дочь? — Застукала меня? — опешила Ольга. — Вы с ума сошли? Ко мне пришли подружки из техникума… — Значит, этот двухметровый чурбан, тоже твоя подружка? — перебила Виолетта Сергеевна. — Прости, не заметила… — Он пришел помочь собрать кроватку для вашей внучки! — Это еще вопрос, наша ли она! — усмехнулась свекровь. — Потому что ее отец, даже не удосужился купить кроватку для ребенка, — не, обращая, внимая, сказала Ольга. — Ничего подписывать я не буду! — Значит, будет суд! — разозлилась Виолетта Сергеевна. — Хорошо, — сказала Ольга. — А еще я схожу в комитет комсомола и местком на работе Виктора и спрошу, какую помощь должен оказывать муж жене с новорожденным ребенком? Виолетта Сергеевна покраснела: — Лучше подпиши, деревенщина! — прошипела она. — И выметайся из нашей квартиры. — Ага, — хмыкнула Ольга. Через полгода их развели после безуспешных попыток примирить супругов через суд. Через три года Ольга вышла замуж за Валентина, он усыновил ее дочь. А Виктор так и не женился, диссертацию не защитил, потому что спился и до конца жизни не смог простить Виолетту Сергеевну, за то, что она разрушила его семью. Тайком ходил и смотрел, как растет его дочь. Автор Шестакова Галина • Писатель

Мать отказалась от Веры Котелянец, едва увидев дочь после рождения. В 16 лет ее определили жить в дом престарелых. В 25 — предал любимый человек. А первого ребенка чуть не отняли насильно врачи. «Жизнь много раз била по лицу наотмашь», — говорит про себя Вера. И все же уверена — она самая счастливая, потому что у Бога на отдельном счету. УБогаЯ... "Это я по молодости обижалась, когда меня убогой называли, а теперь, когда мне 61 год, даже горжусь, - говорит Вера Петровна. – Ведь, убогая, значит, у Бога я за пазухой. Да я на судьбу никогда не жаловалась, разве что, когда маленькая была и ничего не понимала. А теперь-то я точно знаю, зачем такой на свет родилась: чтобы люди смотрели на меня и сравнивали свои болячки да проблемы с моими. Может, добрее станут". Мать отказалась от Веры Котелянец прямо в больнице, едва увидев безрукую девочку. Позже, когда Вера Петровна сама разыскала ее через радиопередачу Агнии Барто «Найти человека», оказалось, что Ирида Павловна Павленко по-прежнему проживает в городе Волгограде, где и родила Веру. Вместе с ней живут два Вериных братья Владимир и Лев - совершенно здоровые ребята. На этой первой и последней в их жизни встрече Ираида Павловна призналась двадцатидвухлетней дочери, что «нагуляла ее, хотела вытравить, да до конца не получилось». «Я так ждала этой встречи с матерью, а встреча наша сухой получилась, — вспоминает Вера Петровна. – Попросила она меня зла на нее не держать, а напоследок чулки капроновые мне подарила. Я их так ни разу и не надела, просто долго еще хранила, как память о матери. Больше мы с ней не встречались. Я поняла: для нее я чужой человек». Из роддома безрукую «отказницу» отправили в дом малютки под Оренбург. В три года перевели в специнтернат для малолетних инвалидов, а в 16 лет Вере сообщили, что ее отправляют в дом престарелых под Челябинск. «В доме престарелых я часто смотрела в окно, — вспоминает Вера Петровна. – Там, думала я, мир, который не для меня. Когда я размышляла о том, что всю свою жизнь я проведу здесь, среди этих нечастных прикованных к кроватям стариков, мне становилось не по себе. До сих пор помню, как там пахло: это был запах хлорки, перемешанный с запахом ветоши». И тогда она приняла решение во что бы то ни стало вырваться из этих пропитанных духом безысходности стен. Путь мог быть лишь один: освоить хоть какую-то специальность. И Вера, посоветовавшись с директором дома престарелых, который жалел ее и во всем помогал, поступила в сельхозтехникум. Вере было тяжело: училась на общих основаниях, никто поблажек безрукой студентке не делал. Конспекты за преподавателем зубами писала, еще в специнтернате эту технику освоила; терпела, когда любопытные приходили на нее посмотреть, а бестактные тыкали пальцем. Через два года на «руках» у Веры были дипломные корочки агронома. «Я ведь до сих пор все на огороде сама делаю. Молодым ничего не нужно, — вроде как жалуется на детей Вера Петровна. – А я лопату в ноги и на участок. Я же все ими умею делать: и грядки полоть, и суп варить, и белье стирать… Всю жизнь как будто в цирке выступаю". В 70-м году о Вере Котелянец узнала вся советская страна. Вера к тому времени, после окончания техникума, переехала из Челябинской области в Калужскую. О безруком передовике сельского хозяйства написала «Крестьянка». Редакция журнала прислала в колхоз, где работала Вера агрономом, фотокорреспондента, и для Веры Петровны настал звездный час. Ее буквально завалили письмами. «Я даже не успевала на них отвечать, — вспоминает Вера Петровна. – Но одно письмо меня сильно заинтриговало, душевное такое, все про одиночество. Это я потом на конверт посмотрела и поняла, откуда письмо-то». Писал Вере из колонии строгого режима ее будущий муж, заключенный Павел Котелянец. И случилась в жизни Веры Петровны почти «Калина красная». Почти… Они расписались на зоне, не испугало Веру Петровну то обстоятельство, что сидеть супругу еще 15 лет. «То, что он по расчету на мне женился, — это я потом поняла, — вздыхает Вера Петровна. – Он думал, раз жена полный инвалид, значит, выпустят его условно-досрочно. Но срок ему не скостили, даже когда я забеременела, и семейной жизни у нас не вышло». Когда Вера была на седьмом месяце беременности, пришло из колонии очередное письмо, сухое такое, уже без витиеватостей. Писал ей Павел, чтобы на него она не рассчитывала, а жила сама, как знает. А еще сообщил, что есть у него на воле гражданская жена, мол, к ней, после того как отсидит, и вернется. Какая из калеки мать... Ирину, ее первого ребенка, чуть насильно не отняли врачи: «какая из калеки мать?» «Меня заставляли писать отказ от Ирочки. Сказали, что не отдадут ее мне,- вспоминает Вера Петровна. – Я пообещала им, что няньку найду, деньги буду ей платить. Так и сделала. Днем она действительно с дочкой сидела, а вечером я отпускала ее и сама нянчилась. Ногами пеленала, а по ночам качала, знаете, как: сделаю из пеленки конверт возьму его за концы в зубы и качаю. А уж когда Сергея родила, никто не сомневался, что справлюсь». Сейчас Ирине 35, она бригадир на птицеферме, а Сергей заведует музыкальной частью в поселковом клубе, в общем, местный ди-джей. Дети Веры Петровны говорят, что мама у них герой. А что у нее рук нет, они так не считают, просто не замечали никогда. Росли не хуже других, всегда были ухоженными. Имела бы ты руки, Вера, ты бы в космос улетела. Так говорят о Вере Петрове жители поселка Льва Толстого. Вот уже 40 лет она живет в нем и от людей не прячется. Единственное, что всегда пыталась скрыть от окружающих Вера Петровна, так это отсутствие рук – по самые плечи. Вечно все с длинным рукавом носила, да пиджак на плечи накидывала. Но разве такое утаишь? Три года назад, когда выбирали в Калужской области достойную мать, чтобы наградить орденом Дружбы, земляки сразу предложили кандидатуру Веры Котелянец. Растерялся сотрудник областной администрации, когда она поднялась на сцену за наградой: как вручать? Вера Петровна, чтобы он долго не конфузился, быстренько взяла коробочку с орденом зубами и ушла. А отвечая на вопрос, если бы вам дали руки хотя бы на один час, чтобы вы ими делали в первую очередь, Вера Петровна сказала, не задумываясь: «В первую очередь я прижала бы ими к груди детей и внука». (Автор неизвестен)