Предыдущая публикация
Ванька и не фашист
(рассказ)
2.
Бабе Марусе ничего рассказывать не стал. Ванька боялся, что та осудит его прогулки по лесу и накажет. Остаток дня пришлось провести в доме, а вечером, когда бабка улеглась спать, мальчик робко рассказывал Семенчику о страшной, но очень интересной находке. Мышонок смешно шевелил усами и смотрел на Ваньку черными бусинками крошечных глаз. Это успокоило, и он уснул.
Спалось не спокойно. Снился грузовик. Он громко урчал и дымил выхлопными газами, а из кузова периодически доносилась непонятная, чужая речь. Ванька старался убежать от него, но тот рычал все громче, явно настигая, и в итоге оказался прямо во дворе хутора!
Ванька проснулся. Одеяло и подушка были мокрыми от пота. В доме хлопотала бабка, гремя посудой и переливая воду из ведра в кастрюли.
Мальчик встал, оделся, позавтракал, поинтересовался у бабки, придет ли сегодня Любаша, и, получив отрицательный ответ, вышел на улицу. Видимо спал он долго, так как солнце уже было высоко, а песок под ногами успел хорошенько прогреться. Неподалеку темнел лес. Теперь он полностью занимал все внимание мальчугана. Страх, который терзал вчера весь день, поубавился, но интерес стал даже сильнее.
Ванька попытался отвлечься от мыслей о перевернутом грузовике и переключиться на ловлю кузнечиков. Он очень любил их ловить. Те ловко прыгали с травинки на травинку, а когда удавалось поймать одного и аккуратно накрыть ладошкой, то можно было чувствовать, как внутри тихонько бьется крошечное, но очень энергичное создание. Ванька всегда отпускал кузнечиков. Ему, вдруг, представлялось, что у него есть мама или детки, и ладошки сами разжимались, освобождая пленника.
Но сегодня даже это увлекательное занятие не принесло удовольствия. Кузнечики попадались какие-то откровенно маленькие, серенькие и совсем не интересные. А мысли о вчерашнем происшествии продолжали раззадоривать воображение.
Ванька, на всякий случай, вскарабкался на дерево, осмотрелся, снова спустился на землю и замер в нерешительности. Постояв так несколько минут, он, все же, сжал маленькие кулачки и побежал в сторону леса.
На этот раз мальчик зашел с другой стороны. Он подобрался к грузовику так, чтобы из лесу можно было заглянуть в кузов, укрытый тентом. Ванька видел такие машины, когда те проходили мимо их дома, и хорошо запомнил, что задняя часть кузова ничем не прикрыта, а значит, можно будет увидеть того, кто вчера оттуда говорил.
Распластавшись по хвойному ковру, мальчишка подползал все ближе и ближе. Он укрылся за густым кустарником, растущим у обочины лесной дороги, и осторожно выглянул из-за него, медленно отодвигая густо растущие ветви.
Внутри сидел немец! Он не двигался. Просто сидел и зачем-то держался обеими руками за металлическую трубу, из которых состоял каркас тентованного кузова. Он был в немецкой форме. Никакого оружия Ванька не разглядел. Ему показалось, что мужчина спит. Но, почему-то, спит сидя.
Медленно, словно черепаха, мальчуган выбрался из зарослей кустарника и на полусогнутых двинулся к грузовику. Подойдя достаточно близко, чтобы можно было рассмотреть немца получше, он остановился. Ванька не ошибся. Фашист спал. Его губы были сухими, потрескавшимися, а щеки покрывала рыжая щетина. Только сейчас стало видно, для чего тот держался обеими руками за трубу. Точнее, как оказалось, он за нее не держался вовсе. Напротив, это труба держала его руки. Они были закованы в блестящие металлом наручники. Те были застегнуты так, чтобы труба проходила аккурат между кистями.
Ванька немного расслабился. Выходило, что немец был надежно прикован, а значит, не сможет причинить ему зла, если только не подходить слишком близко. Постояв немного, мальчишка сделал еще несколько нерешительных шагов к перевернутой машине. Внезапно глаза немца распахнулись. Он поднял опущенную до сих пор голову и, щурясь, взглянул на Ваньку.
Внутри все похолодело. Мальчик замер и приготовился бежать. Но немец, вдруг, так посмотрел на него, что страх сам собой превратился в безграничную жалость. Перед Ванькой сидел обессиленный, измученный человек. Глаза его наполнились слезами. Он слегка скривился и, чуть заметно, отрицательно покачал головой. Мальчик смотрел на него, как завороженный. Тот осторожно пожал плечами, изобразил легкое подобие улыбки, продемонстрировал закованные руки и тихо, каким-то добрым тоном сказал:
- Keine Sorge, Baby. Sehen Sie? Ich bin nicht gefährlich. Ich werde dir nicht weh tun.
Ванька только сейчас понял, что прямо перед ним сидит настоящий немец. Тот, о котором так много рассказывала Любаша. Мальчуган насупился, тяжело задышал и неожиданно громко спросил:
- Дядя, ты фашист?
Мужчина округлил глаза и быстро затараторил, отрицательно мотая рыжей головой:
- Nein! Nein! Ich bin kein Faschist! Baby, bitte glauben Sie mir! Ich bin kein Faschist! Ich hatte ein Soldat zu werden. Aber ich bin kein Faschist! – затем запнулся и, смешно коверкая слова вывел, - Ниет. Я ние фащист, малчик. Понимай? Ты понимай? Ние фащист.
Ванька вглядывался в его лицо. Немец явно волновался. За свою короткую жизнь ему еще ни разу не приходилось как-то разочаровываться в людях, и все сказанное прикованным мужчиной, мальчик воспринимал как абсолютную истину. Он широко улыбнулся и беззаботной походкой подошел к кузову грузовика. Немец оживился, спешно облизал пересохшие губы и, широко улыбаясь в ответ, попросил:
- Дай. Дай, малчик, - он глазами показывал куда-то в глубину кузова.
Ванька насторожился, но, все же, осторожно обошел лежащую машину сбоку и только тогда увидал лежащую у самого края кузова матерчатую сумку с множеством карманов и ремешков. Немец обрадовано закивал головой, продолжая приговаривать:
- Да! Да! Дай! Дай, малчик!
Подходить на небезопасное расстояние было страшно. В поведении странного дяди ничего страшного не было, но он, хотя и не был фашистом, все же, оставался немцем. К тому же, говорил на непонятном языке.
- Bitte, Sohn! – не унимался тот, - Пашалюйста!
Глаза немца наполнились слезами и одна даже стекла по небритой щеке. К горлу Ваньки подкатил комок. Ему, вдруг, стало невероятно жаль дядю. Он огляделся по сторонам, нашел длинную, сухую палку, уткнулся ею в лежащую в кузове сумку и изо всех сил надавил. Та сдвинулась с места и поползла к протянутой ноге немца. И, как только она достигла его сапога, он ловким движением подгреб ее к себе и, неестественно вывернув закованные в наручники руки, схватил брезентовую ткань зубами.
Подняв так тяжелую ношу на уровень рук, ему удалось ее расстегнуть и достать какой-то непонятный предмет округлой формы. Он что-то спешно открутил трясущимися руками и сразу припал к нему губами. По щекам потекла вода. Немец пил. Только сейчас Ванька догадался – это специальная военная бутылка для воды! Он просто хотел пить!
От осознания того, что он, такой маленький мальчик смог помочь такому взрослому дяде, стало радостно. Тем временем немец оторвался от фляги, откинулся головой на стенку кузова и стал тяжело дышать. На его лице играла счастливая улыбка. Он отдышался, закрутил пробку и, продолжая улыбаться, посмотрел на Ваньку:
- Danke, Baby. Herzlichen Dank. Спасйибо.
- Пожалуйста, - радостно ответил малыш, а, немного поразмыслив, спросил: – А у тебя есть автомат?
- Automatisch? – он удивленно вскинул брови, и снова переспросил, - Automatisch? Ниееее. Ниет automatisch. Ниет. Я друг. Понимай? Друг.
- Да! Да! Я понимаю! – обрадовался Ванька, - Друг!
Немец тоже обрадовано закивал:
- Друг! Друг! Wie heißt du?
Ванька пожал плечами, поясняя, что он не понимает вопроса. Тогда немец вывернул собственную кисть так, чтобы удалось ткнуть в себя пальцем и сказал:
- Gerhard. Mein Name ist Gerhard. Und wie heißt du?
- А! Тебя так зовут? Гехад?
- Ja! Ja! Nicht gehad und Gerhard! – говоря это, немец улыбался и утвердительно кивал головой.
- Герхард, - медленно выговорил Ванька.
- Ja! Gut gemacht! – теперь он был в полном восторге, - Und wie heißt du? Sie? Ivan?
Ванька удивленно вскинул брови! Слышать собственное имя от неизвестного дяди было удивительно! Как он угадал?
- Да! – от восторга мальчишка даже подпрыгнул, – Иван! Ванька я! Ванька Котов!
- Oh! Uanka Kotof! Großartig!
Только сейчас Ванька обратил внимание на его зубы. Таких белых зубов он с роду не видел. Даже Любашины ровные, красивые зубы не шли ни в какое сравнение с белизной этих ярких камешков во рту немца. Тем временем Герхард снова принялся копошиться в сумке и через минуту-другую достал оттуда… настоящую шоколадку!
У Ваньки даже челюсть отвисла. Он никогда в жизни не видел шоколадок. А уж о том, чтобы есть, нелепо будет даже говорить. Но как только немец достал ее из сумки, мальчик сразу понял – это она! Любаша как-то рассказывала ему о том, как выглядят настоящие шоколадки. Говорила, что упаковывают их в красочные бумажные обертки, а внутри это чудо завернуто еще и в блестящую фольгу. Но самое главное в ней на упаковка, а вкус. Любаша говорила, что вкуснее шоколадки нет ничего в мире. Она обещала, что как только у нее появится такая, она обязательно принесет мне попробовать. Но так, до сих пор, и не принесла. И вот теперь все это великолепие предстало пораженному взору пятилетнего мальчишки. Он жадно сглотнул голодную слюну и взялся обеими ручонками за деревянный борт грузовика.
Герхард улыбнулся, увидев реакцию мальчика, осторожно опустил заветную плитку на лежащий на боку борт и аккуратно толкнул ее сапогом в направлении мальчишки. Тот схватил подарок обеими ручонками и с благоговением осмотрел со всех сторон. Затем понюхал и даже прикрыл глаза от удовольствия. Запах был изумительным!
Немец снова что-то достал из сумки и, распечатав бумажную обертку, начал есть. Он жадно впивался белоснежными зубами в какой-то кусочек сухаря, а за пазуху его сыпались крошки.
Ванька распечатал шоколадку, еще раз внимательно ее разглядел и откусил кусочек. На вкус она была горькой и немного сладковатой. Мальчишка разочарованно выдохнул и с укоризной посмотрел на немца. Тот продолжал жадно жевать, не замечая Ваньки. Тогда малыш положил надкушенную шоколадку на борт грузовика и обиженно поплелся в сторону хутора.
Дома бабка устроила ему хорошую взбучку. Ванька не заметил, как долго он пробыл в лесу, и обеспокоенная долгим отсутствием старуха сбилась с ног, разыскивая сорванца. Тот сделал виноватое лицо и попросил у бабушки прощения, а она смилостивилась и не стала пороть внука приготовленной заранее веточкой лозы.
Утром, дождавшись, когда баба Маруся поведет на выпас Зорьку, Ванька стащил с полки небольшой кувшинчик, налил из другого кувшина молока, завернул в платок кусочек черствого хлеба и стал спешно одеваться. Из норки показалась маленькая усатая голова.
- Семенчик! – обрадовано воскликнул мальчуган, - Где ты был? Я тебе такое расскажу!
Он накрошил на полу немного сухарей, и зверек тут же выбежал из укрытия. Съев несколько кусочков, подбежал к Ванькиной ноге и осторожно понюхал. Мальчик присел на корточки, бережно взял мышонка в руку и сунул себе за пазуху. Маленькие лапки защекотали бока, но скоро Семенчик пригрелся и затих. Ванька схватил приготовленный кувшин, другой рукой взял сверток с сухарем и выбежал из дома.
Бабки все еще не было, и мальчуган быстро засеменил в сторону леса, периодически оглядываясь назад через плечо.
Герхард сидел на прежнем месте и еще издалека Ванька заметил, что он яростно колотит наручниками по металлической трубе, к которой был пристегнут. Заметив приближающегося мальчика, он перестал греметь и удивленно уставился на кувшин молока. Затем посмотрел в глаза и как-то скривился. Ванька не сразу понял, что с тем происходит. Только когда немец откровенно заплакал, мальчишка сказал:
- Дядя, не плач. Я тебе молоко принес. И хлеб. А еще я друга своего принес! Его Семенчик зовут! Он маленький, но очень умный. И еще у него хвостик есть.
Ванька положил сверток на борт, взял палку и пододвинул его к немцу. Тот продолжал плакать, утирая слезы плечом. Следом за свертком последовал кувшин, однако тот оказался не устойчивым на грубо отесанных досках борта грузовика, и чуть не упал. Часть молока выплеснулась наружу, и Ванька решил передать кувшин самостоятельно. Вскарабкался на борт, поднял кувшин и медленно подошел к плачущему мужчине. Тот удивленно смотрел на мальчика. Немного посомневавшись, он продел одну руку так, чтобы труба оказалась около его локтя, и протянул навстречу скованные металлом руки.
Малыш сделал еще один шаг и передал кувшин. Немец, все еще глядящий с сомнением на мальчугана, перестал плакать. Затем бережно принял гостинец и жадно отпил сразу много.
- Danke, Baby. Спасиебо, малишь.
- Пожалуйста, дядя, - беззаботно и даже как-то буднично ответил Ванька, - Если бабка узнает, она меня лозиной выпорет. Я ей про тебя ничего не рассказывал. Только Семенчику рассказывал. И еще Любаше расскажу, когда она к нам придет.
Вдруг, Ванька спохватился. Он сунул руку за пазуху и очень аккуратно извлек оттуда Семенчика. У того были заспанные глазки, но когда он увидел незнакомую обстановку, то тут же прижался всем тельцем к маленькой Ванькиной ладошке и заметно задрожал.
- Это Семенчик! – деловито сказал мальчуган, - Он просто мышонок. Но я с ним дружу. Можешь его взять. Он совсем не кусается. Хочешь?
Немец, вдруг, просиял улыбкой и нерешительно протянул руки. Выставил вперед указательный палец и осторожно погладил мышонка по спинке.
- Сиемиеншик.
Ванька рассмеялся. Ему было забавно слышать, как взрослый дядя говорит, так, словно он совсем маленький.
- Какой еще сименшик? – заливался мальчишка, - Семенчик! Ну?
- Съемйоншик, - чуть лучше выговорил немец и вопросительно уставился на мальчика.
Тот деловито покачал головой и резюмировал:
- Ну, уже немного лучше. Но надо тренироваться.
Видимо, Ванькин тон убедил Герхарда в правильности произнесения имени мышонка и он довольно повторил:
- Съемйоншик. Уанка и Съемйоншик. Ausgezeichnet! Угу?
Постепенно знакомство переросло во взаимный интерес. Ванька с удовольствием щебетал, рассказывая немцу о своей жизни. О любимом дереве, о Любане, о глухой бабке и убитой маме. О папке, который в самом начале войны ушел на фронт, но до сих пор не прислал ни одного письма. Рассказал, что видел вчера много немецких танков и сильно их испугался. Он рассказывал все, чем так давно хотел поделиться хоть с кем-нибудь. Герхард с интересом слушал, как крошечный русский малыш делится с ним, видимо, какими-то сокровенными вещами. Он слушал, участливо кивал головой и иногда улыбался, хотя ни слова не понимал из того, о чем тот старательно щебечет.
Затем пришла очередь немца. Он старался подбирать понятные Ваньке слова, помогал жестами, но получалось все равно не понятно. Тогда Герхард попросил подать ему его сумку и достал из нее какую-то потертую тетрадь. В ней были рисунки, сделанные простым карандашом. Но то, как реалистично выглядели на них люди, его просто поразило! У бабки были старые фотографии. Папины, мамины... Но он никогда не видел настоящих портретов, нарисованных обычным карандашом. Герхард показал один из них и что-то сказал по-немецки. С тетрадного листа на них смотрело улыбающееся, пухлощекое лицо какого-то мальчугана. На вид ему было не больше лет, чем самому Ваньке. А присмотревшись повнимательнее, стало заметно, что мальчик этот сильно похож на Герхарда.
- Это твой сын? – удивленно спросил Ванька.
- Sohn! – радостно воскликнул немец, - Klaus! Sein Name ist Klaus!
- Клаус?
- Да! Да! – продолжал радоваться Герхард.
Затем он перевернул страницу и показал портрет очень привлекательной женщины, в волосах которой был вплетен маленький цветок.
- Sabine. Meine Frau. Verstehst du? Ehefrau.
- А! – догадался Ванька, - Это его мама, да? Мама Клауса!
Почему-то немец снова заплакал. Он закрыл тетрадку и тихо сказал:
- Es tut mir leid, Baby. Verzeih mir.
- Ты за ними скучаешь, да?
Тот ничего не ответил и только бережно взял маленькую детскую ручонку в свои ладони. По его щекам текли слезы, и Ванька почувствовал, что тоже сейчас расплачется. Его подбородок начал трястись, а немец, заметив это, вдруг встрепенулся, утер свои глаза и воскликнул:
- Nein! Nein! Nicht weinen, bitte. Ich werde nicht mehr weinen. Ich verspreche es.
Он, вдруг, сменил выражение лица, с грустного на веселое, и как-то очень уж озорно посмотрел по сторонам. Ванькину печаль, тут же, как ветром сдуло. Он заинтересовался резкой сменой настроения немца и ждал, что тот будет делать дальше. Герхард сунул обе руки в сумку и извлек небольшую, продолговатую коробочку. Внутри нее лежали разноцветные карандаши. Ванька, как завороженный следил за руками немца. Тот отыскал в тетради чистый лист, уселся поудобнее и начал рисовать.
Вначале было совсем непонятно, что это будет за картинка. Какой-то набор черточек и облачков, размазанных пальцем. Но постепенно стали проявляться контуры лица. Глаза, губы, нос, очертания щек, торчащие в разные стороны вихри волос. Ванька даже не верил в то, что сам видел! Прямо перед его глазами происходило настоящее чудо! А когда рисунок был окончен, Ванька чуть не подпрыгнул от удивления!
- Это же я!
Немец радостно рассмеялся и утвердительно качнул головой.
- Gefällt? Gefällt es dir?
- Вот это да! Как же это так получается?
Тот не ответил и только посмеивался, видя, как малыш радуется его рисунку.
Он еще много чего рисовал. Большие парусные корабли, вальяжно раскачивающиеся на тяжелых волнах неспокойного моря, самолеты, парящие в облаках вместе с птицами, красивые, блестящие машины и много чего еще. Они весело общались, иногда даже перебивая друг друга. И, хотя мало друг друга понимали, им было хорошо. Арестованный немецкий солдат и маленький русский сирота.
Ванька даже не заметил, как пролетело время, и жаркое летнее солнце медленно опустилось за верхушки высоких сосен. Опомнившись, мальчуган, вдруг, вскочил и испуганно уставился на Герхарда.
- Ой! Мне домой пора! Бабка, наверное, обыскалась! Выпорет!
Он быстро выбрался из кузова, махнул немцу на прощание и отбежал на несколько шагов, но, вдруг, остановился и обернулся назад.
- А как же ты отсюда выберешься?
Немец его не понял и просто помахал в ответ скованными руками. Лицо его было грустным, но он старался изобразить улыбку. Ванька пожал плечами, пообещал прийти завтра утром и бегом рванул к дому. Он еще разочек обернулся, посмотрел на сидящего в кузове мужчину и почувствовал какую-то тягучую, необъяснимую грусть.
Бабка встретила на опушке. Она шла в лес. В руках у нее была длинная, толстая хворостина, от которой на этот раз не удалось увильнуть. По попе больно хлестнуло, и Ванька побежал еще быстрее, заливаясь слезами обиды. Из-за пазухи яростно вырывался Семенчик.
Утро следующего дня началось с дождя. С крыши капало, во дворе стояли лужи. Над хутором нависали серые, тяжелые тучи. Бабка сидела в доме, почти никуда не выходя. Корова в такую погоду всегда оставалась дома, поэтому рассчитывать на то, что удастся выскочить из дома незамеченным, не приходилось.
Ванька уселся на табурете у окна и со скучной миной наблюдал за падающими в лужи каплями. Дорога за двором совсем раскисла и превратилась в какую-то жидкую, непривлекательную кашу. Прямо перед калиткой собралась широкая лужа.
Вдруг послышался громкий гул самолета. Бабка, ввиду своей глухоты, ничего не заметила, а Ванька прильнул к стеклу и постарался разглядеть летающую машину. Гул нарастал. Мальчуган, не выдержав, выскочил на улицу, чтобы посмотреть.
Самолет летел очень низко над лесом, чуть не цепляясь маленькими колесами за верхушки черных сосен. А когда подлетел поближе, Ванька заметил на крыльях красные звезды и даже закричал от радости и восторга.
- Наши! Наши! Урааааа!!!
Он забежал в дом и стал жестами и словами рассказывать бабке об увиденном. Та тихонько заохала и побежала к выходу. Самолет удалялся в сторону Ольховки и постепенно скрылся из виду. Гул смолк.
Снова стало скучно. Ванька все думал, как там немец. Он очень переживал, не протекает ли тент на кузове грузовика. Не намок ли Герхард. Не намочил ли дождь его рисунки.
Из норки выбежал Семенчик. Ванька привычно покормил питомца и уселся рядом, размышляя вслух о своих переживаниях. Так наступил вечер.
Без того тусклый свет уступил место сгущающимся сумеркам. Дождь все лил, не прекращаясь, и от этого все казалось очень скучным и унылым. Но вдруг Ванька услышал рокот двигателя. Это был не самолет. Скорее, ехала какая-то машина. Он выглянул в окно и увидал проезжающий мимо двора легковой военный автомобиль. Он разбрызгивал вокруг грязную воду из луж, а у самой калитки его, вдруг понесло. Он даже проехал какое-то расстояние боком, но водитель справился с управлением и выровнял ход.
Внутри что-то сжалось. Ванька, вдруг, отчетливо себе представил, что будет, если машина заедет в лес и повернет туда, где лежит взорванный грузовик?
Бабка заметила волнение внука, насторожилась. Что-то пробубнила и отогнала Ваньку от окна. Он подошел к шкафу, в котором бабка хранила письменные принадлежности, отыскал в нем чистый лист, карандаш и улегся на пол. Первым Ванькиным рисунком был грузовик, в кузове которого сидел пристегнутый наручниками человек.
Открылась дверь и в дом вошла Любаша. Ванька радостно вскочил с пола, взвизгнул, подбежал и крепко обнял девушку. Она была промокшей до нитки, но лицо ее светилось от счастья.
- Радуйся, Ванька! Скоро войне конец! Выгнали наши немцев! Бегут они! Быстро бегут!
Ваньке очень хотелось порадоваться новости, но он не знал как это – жить без войны, а потому, при всем желании, у него не получалось. Тогда он решил, что визита Любаши вполне достаточно, чтобы быть счастливым, и он снова уткнулся в ее мокрый от дождя живот.
За окном снова зарокотал мотор. Сердце подпрыгнуло. Ванька разжал объятия и бросился к окну. Со стороны леса возвращался тот же автомобиль, который недавно уже проезжал мимо их дома. На этот раз машина все же застряла в глубокой луже. Два солдата спешно выскочили наружу и принялись ее толкать. Мотор фыркал и кашлял. Ванька открыл входную дверь и, сквозь сумерки попробовал разглядеть пассажиров. А когда солдатам, все же, удалось вытолкать машину из грязи, и один из них распахнул заднюю дверцу, Ванька увидел заднем сидении немца. Его лицо было распухшим, а под правым глазом расплывался темный синяк. Солдат сел рядом, захлопнул дверцу, и машина медленно стала выгребать из лужи.
Ванька, не понимая, что делает, шагнул на улицу и зашлепал босыми пятками по глубоким лужам. Он шел все быстрее и быстрее, пока не оказался на дороге. Машина медленно отъезжала, и тут Ванька заплакал. Он плакал все сильнее и сильнее, переходя на откровенное рыдание. Потом побежал. Шлепнулся в грязь. Встал и снова побежал. А когда понял, что машина все равно отдаляется, он стал кричать:
- Дяденьки! Родненькие! Не обижайте этого дядю! Он хороший! Он не фашист! У него есть сыночек! Дяденьки! Пожалуйста! Он не фашист! Не фашист он!
Габаритные огоньки военной машины удалялись от хутора, оставляя одинокую, щуплую фигурку мальчишки, который еще долго стоял на коленях в луже и горько плакал. По веснушчатым щекам текли горькие слезы и тут же смывались тяжелыми каплями летнего дождя. Его маленькие губы снова и снова шептали в темноту: «не фашист он, не фашист».
Следующая публикация
Нет комментариев