2.
Выйдя на освещенную фонарями улицу и оглядев себя с ног до головы, Калмыков остолбенел. Еще утром бывшая белоснежной рубашка теперь превратилась в какое-то нелепое подобие одежды. Брюки – его любимые, светлые брюки – выглядели так, будто по ним пробежало стадо диких бизонов. Галстук и вовсе был безнадежно утрачен, как дорогой и, непременно, красивый аксессуар. К тому же Андрей Семенович обнаружил, что на левом рукаве отсутствует одна запонка.
Но еще больше Калмыкова шокировали не утраты в собственном внешнем виде. Тут-то, как раз, все было логично. Его больше удивил внешний вид Григория, одежда которого не то, что не испачкалась… она даже не помялась! В любом случае, контраст между их внешним видом был весьма ощутимым. Тихо хмыкнув, но, не придав особого значения обнаруженному необъяснимому факту, Андрей Семенович проследовал за своим новоявленным проводником в густую темноту огороженной забором стройки.
- Что мы здесь забыли? – полушепотом спросил Калмыков, особо не надеясь на ответ, - Эти стройки охраняются, между прочим.
- Нам нужно забраться в кабину крана, - буднично ответил Григорий, ловко лавируя между разбросанным повсюду строительным мусором.
- Нам нужно? – съязвил Калмыков, - Если не ошибаюсь, у меня никто не спрашивал, нужно ли мне туда лезть.
- Поверьте, Андрей Семенович, вам это нужно даже больше, чем мне. Просто поверьте, потому, что я не смогу объяснить для чего это вам. Вы сами поймете, когда окажетесь наверху.
Калмыков минуту стоял, молча, понурив усталые плечи и тяжело дыша. Больше всего ему сейчас хотелось оказаться в мягком домашнем кресле с тарелкой спагетти на коленях и пультом от телевизора в руке. А вот чего он действительно не хотел, так это идти на поводу у какого-то умалишенного, неуравновешенного молодого человека, беспрестанно фонтанирующего сумасбродными идеями. Мало того, что можно нажить неприятностей на собственную голову, так еще и не понятно для чего вообще ему всё это нужно?!
И только где-то глубоко внутри какой-то чуть слышный детский голосок требовал, кричал: «Не останавливайся! Иди! Живи, пока есть возможность!» И противиться этому зову не было никаких сил.
Андрей Семенович резко, с шумом выдохнул, мягко отстранил Григория и решительно зашагал в сторону стоящего неподалеку крана.
Подъем на высоту девятиэтажного здания потребовал очередной порции сил, которые были и так почти на исходе. Спасало то, что чем выше поднимался Андрей Семенович, тем сильнее его обдувал легкий ночной ветер, которым внизу и не пахло. Ветер принес долгожданную, спасительную прохладу. И стало хорошо. Калмыков сидел у кабины подъемного крана, бессильно распластавшись на грязном, металлическом полу, тяжело, хрипло дышал, а под ним горел миллионами огней такой знакомый, а теперь еще и такой красивый, такой непостижимый город. Теперь не было в нем душных улиц, не было толп потеющих и бесцветных лиц, не было плавящегося асфальта и начальников с их кредитными комитетами. Под ногами лежал живой организм, он дышал. Дышал ровно и спокойно, как дышит большой, сильный медведь, засыпающий в своей теплой, уютной берлоге. Без суеты, без волнений. Только сон. Только дыхание. Прохладное и свежее.
- Андрей Семенович! – Калмыков открыл глаза и не сразу понял, что происходит и где он находится. Перед ним стоял все тот же Григорий. Лицо его было взволнованным, - Андрей Семенович, с вами все хорошо? Вам плохо не стало?
- Нет, нет, Гриша, все нормально. Я просто устал немного. Видимо, вздремнул. Присаживайся. Здесь так красиво.
Григорий удовлетворенно улыбнулся, кивнул и присел рядом, подогнув колени и водрузив на них руки.
- Да… Красиво. Я и не помню, когда последний раз видел такую красоту, - голос парня был каким-то задумчивым. Будто он находился где-то совсем далеко. Калмыкова это даже удивило, потому что никогда раньше он не замечал за Григорием подобной интонации.
- Чего это ты? На ностальгию потянуло?
- Странное дело, Андрей Семенович… Я только сейчас обратил внимание на то, что почти ничего не помню о себе, - Григорий обернулся к Калмыкову. Лицо его было каким-то хмурым и слегка растерянным.
- То есть? С памятью проблемы, что ли?
- Да не то, что с памятью… Как бы вам объяснить… Такое ощущение, будто все, чем я жил раньше, теперь не имеет значения. Я ведь даже имени своего не помню.
- Как это не помнишь? Ты же сам представился Григорием. Гришей. Или Грихой. Сказал, что могу тебя называть, как мне удобно.
- Да, точно! Гриха! – Григорий просиял улыбкой, но тут же снова заметно поник - Надо же… Забыл…
- Ну, ты даешь, парень. Ты случайно у психиатра не наблюдаешься? А то поведение твое… Ну, как бы тебе поделикатнее сказать?
- Да я понимаю. Можете не стесняться в выражениях.
- Нет, ну я не буду говорить ничего плохого. Просто поведение твое такое… ммм…экстравагантное, что ли.
- Хорошее слово подобрали, - Гриша снова улыбнулся, - Красиво выкрутились! Я даже за комплимент это принял. Экстравагантное! Ха! Супер!
Повисла пауза. Город засыпал. На крыше крана сидели двое и на их усталых лицах сияли довольные улыбки. Тишину нарушил Григорий:
- А вы тоже ту девушку видели?
- Девушку?
- Ну, да. Ту, которая в аэропорту по взлетной полосе шла. В длинном белом сарафане до пят. Блондинка с яркими, голубыми глазами. У нее еще волосы светятся, как будто сзади кто-то фонариком светит!
- По взлетной? Ты хочешь сказать, что кроме нас на взлетке еще кто-то был?
- Ну, да! Я же говорю – девушка,- он помолчал и тихо добавил: - Красивая.
- Нет, не видел, - с нотками удивления в голосе ответил Калмыков.
- Жаль. Она бы вам понравилась.
- Послушай, я, хоть и бежал за тобой как угорелый, но заметить человека на открытом пространстве был вполне способен. И я уверен, что никакой девушки в белой одежде там не было. Мало того, если бы она там была, то одежда у нее была бы красной. Там все красным было! Закат и все такое.
- Возможно… - задумчиво и неопределенно сказал Гриша, - Но она была в белом. В белоснежном.
- Послушай, сынок, а у тебя, часом, галлюцинаций никогда не было? Ну, зрительных там…
- Не знаю. Я же говорю: не помню ничего, - после этих слов он улыбнулся, - А ее помню. И вот беда – забыть не могу. Я ее видел раньше. Она ехала в том автобусе.
- В каком еще автобусе?
- В том, под который я попал в субботу. Она стояла около водителя, не держась за поручни, и смотрела прямо на меня. Своими голубыми, яркими глазами. А волосы будто сияли.
Григорий говорил тихо, чуть шевеля губами, и к каждому слову приходилось прислушиваться. Говорил так, будто общался не с сидящим рядом человеком, а с самим собой.
Калмыков молчал. Ему не хотелось думать о том, кто этот человек, сидящий рядом. Не хотелось знать, чем тот жил раньше и есть ли у него проблемы с психикой. Сейчас не хотелось. Сейчас ему было хорошо. Ни плохо, ни весело, ни здорово, ни грустно, ни нормально. Нет! Калмыкову было именно хорошо! Впервые за сорок лет он по-настоящему почувствовал, что живет.
- Хорошо, - тихо сказал Андрей Семенович.
Григорий, вдруг, вскочил на ноги, широко улыбнулся, с удовольствием потянулся всем телом, расставив руки в стороны, и громогласно заявил:
- А теперь акробатические этюды под куполом цирка!
- Ну, опять началось, - улыбнувшись, сказал Калмыков.
- Не началось, Андрей Семенович, а продолжилось! Прогулка продолжается, как и наша с вами жизнь! А жизнь, как вы уже, безусловно, успели заметить, это замечательная штука! Вперед! Нас ждут великие дела!
С этими словами Григорий одним махом перебросил обе ноги через заградительную металлическую балку и встал на основание стрелы крана, расставив руки в стороны. Он балансировал на шатающейся от ветра металлической конструкции, высоко запрокинув голову. У Калмыкова внутри что-то сжалось, в горле пересохло.
- Гриша! Гришаня! Григорий! Не чуди, пожалуйста, малец! Не двигайся! Прошу тебя! Тихо!
Григорий обернулся к Калмыкову. На его лице играла уже знакомая улыбка, наполненная сумасшедшим азартом.
- Тихо, парень! Давай руку!
Андрей Семенович вытер о штанину влажную, дрожащую ладонь. Гриша улыбнулся еще шире и сделал шаг вперед, затем еще один, и еще. Он шел по стреле, даже не глядя под ноги! Просто шагал, иногда взмахивал вытянутыми в стороны руками, сохраняя баланс. Калмыков стоял в исступлении, совершенно не понимая, что следует предпринять. Сердце бешено колотилось, от волнения дыхание сбилось, а рубашка прилипла к взмокшей спине.
Тем временем Гриша отошел уже на добрый десяток метров. Там амплитуда колебания стрелы от ветра была значительно больше, чем у основания. Калмыков отчетливо видел, как отчаянному мальчишке с трудом удается удерживать равновесие.
- Гриша, пожалуйста! Это уже не смешно! Есть предел! Я тебя очень прошу! Вернись!
Калмыков впился руками в металлическую стрелу крана и изо всех сил не отпускал ее, словно это могло как-то повлиять на ситуацию, словно так можно удержать массивную конструкции от раскачивания. Он мысленно ругал себя за то, что позволил совсем молодому мальчишке одурачить себя, что позволил ему оказаться в таком опасном и таком дурацком положении, ругал себя за проявление халатности, и за отсутствие здравого смысла в сегодняшних своих поступках. Он умолял Григория вернуться, но тот продолжал шагать. И когда тот дошел до края и развернулся лицом к нему, Калмыков даже немного выдохнул с облегчением.
- Идите сюда, Андрей Семенович! – очень буднично и очень беззаботно позвал Гриша, продолжая балансировать на металлических конструкциях, как гутаперчивый мальчик на натянутом канате.
- Идиот! – не сдержав эмоций, выкрикнул Андрей Семенович, - Я с тебя шкуру спущу, гаденыш мелкий!
- Не бойтесь, Андрей Семенович! Это очень здорово! Честное слово! Вы станете другим человеком! Обещаю!
- И не подумаю! – не меняя грозного тона, крикнул Калмыков, - Немедленно вернись, ли я вызываю милицию!
Гриша засмеялся, но в следующее мгновение ветер дунул сильнее обычного. Лицо парнишки исказил внезапный страх. Одна нога заметно подкосилась. Стрела башенного крана дернулась, громыхнув железной громадиной, Григорий сделал несколько отчаянных взмахов руками, из последних сил пытаясь удержать равновесие, но не смог. Он присел на корточки, но уже раскачанная из стороны в сторону стрела не позволила удержаться на месте. Калмыков, задержав дыхание, наблюдал, как на его глазах Гриша срывается вниз, и, пролетев всего пару метров, умудряется зацепиться за свисающий железный трос. По инерции парня потащило вниз, но рук он так и не отпустил. Он съехал по тросу и твердо встал ногами на массивный железный крюк, повиснув на высоте девятиэтажного жилого дома, стоящего совсем рядом со стройкой.
Только сейчас Калмыков выдохнул и разжал сведенные от судороги пальцы. Холодный пот градом струился по лицу. Его трясло. Он хотел что-нибудь крикнуть Григорию, но в горле было слишком сухо. Григорий же радостно прокричал, стоя на крюке:
- Вы видели?! А!? Нет, вы видели это?! Юхххуууу!!! Вот это я дал! С ума сойти! Хотя, куда уж больше! И так кукушка улетела с концами! Аааа!!! Я псиииих!!!
После этих слов Гриша громко рассмеялся. Калмыков немного пришел в себя и закричал:
- Держись крепче! Я сейчас попробую тебя опустить вниз! Или позову кого-нибудь на помощь! – он ринулся к кабине крана, но тут же вернулся и добавил: - И не вздумай больше ничего вытворять! Просто держись и все! Ты слышишь?
Калмыков снова рванул к кабине, но был остановлен очередной порцией шокирующих решений своего нового знакомого.
- Я раскачаюсь и перепрыгну на крышу этой девятиэтажки! Спускайтесь вниз! Увидимся там!
- Идиот! – завопил что есть сил Андрей Семенович, - Ты идиот! Не вздумай прыгать! Я тебя сам убью, придурок ты сумасшедший! Гриша! Гришенька! Дорогой! Прости! Это я не со зла накричал! Пожалуйста! Не прыгай! Я тебя сейчас спущу вниз!
- Нееет! – и снова эта улыбка, - Скучно! Я прыгну! Не спускайте крюк, а то могу не допрыгнуть! Я тут как раз на идеальной высоте и на идеальном расстоянии от крыши. Вы же помните, я говорил, что этот кран отличается от остальных? Вот этим-то он и отличается!
- Придурок! – снова не сдержался Калмыков, - Ты что, с самого начала намеревался сигануть на этот крючок?
- А вы как думаете? Или вы считаете, что посидеть на подъемном кране – большое дело? Не отвлекайте! Мне сосредоточиться надо. А то не допрыгну!
Калмыков яростно зарычал от беспомощности. Он топтался на месте, неотрывно глядя на раскачивающийся маятник крана, и отчаянно пытался придумать, как исправить эту идиотскую ситуацию, пока она не превратилась в трагическую.
Тем временем Гриша раскачал крюк, присел на корточки, обхватил его руками и опустил ноги, оставшись теперь болтаться в воздухе. Калмыков в очередной раз завыл от волнения. Парнишка стал энергично раскачиваться. Что-то в конструкции крана заскрипело, заскрежетало, а когда амплитуда стала достаточной для совершения прыжка, тот отпустил руки и полетел в сторону крыши стоящего рядом дома.
Калмыкову показалось, что время остановилось. Не дул ветер, не скрипел кран, не билось в груди сердце, а кровь в жилах не текла. Гриша летел целую вечность, а когда его ноги коснулись самой кромки, сердце Андрея Семеновича чуть не выпрыгнуло из груди, потому что ноги парнишки в очередной раз сорвались и теперь он повис на краю крыши, держась за нее резко побелевшими пальцами.
- Немного не допрыгнул, - голос Гриши был очень взволнованным, - Этого я уже точно не планировал. Надо было сильнее раскачаться!
- Держись! – зачем-то крикнул Калмыков, будто это как-то могло повлиять на ситуацию, - Изо всех сил держись!
- Долго не продержусь! Вам придется прыгнуть и вытащить меня!
Если бы Калмыков этим вечером поужинал, его бы точно вырвало от нервного напряжения.
- Гриша, дорогой, я не смогу!
- Андрей Семенович, - с мукой в голосе прокричал Григорий, - Я сейчас упаду! Пальцы уже разжимаются! Пожалуйста! Спасите!
Калмыков не собирался с силами. Он не делал предварительных выдохов или размышлений. Он не думал, не просчитывал. Он просто перешагнул заградительную балку и пошел по стреле. Ноги не тряслись, сердце билось ровно, дыхание тоже выровнялось. Было страшно так, как никогда до этого в жизни, но организм удивительным образом мобилизовался и не давал сбоев.
- Андрей Семенович! Я больше не могу!
- Молчи! – взревел Калмыков и продолжил мерное, сосредоточенное движение.
Дойдя до края, Калмыков отточенным движением присел, взялся за стальные балки и без раздумий сбросил ноги в пустоту. Нащупав коленом трос, он вцепился в него ногами, затем руками и начал спускаться вниз. Ладони жгло и царапало, срывая кожу до мяса, но Андрей Семенович не обращал ни малейшего внимания на это. Ступни уперлись в основание крюка. Калмыков немного раскачал трос, периферийным зрением отметил, что Гриша все еще висит на краю и обхватил руками крюк. Спрыгнул. Ноги повисли в воздухе.
- Не смотреть вниз, - тихо приказал сам себе Калмыков,- Не смотреть вниз.
Раскачался. Достаточно ли? Нет! Не хватит! Надо еще!
- Спасите! – срывая голос, выкрикнул Гриша.
Пора! Вдох. Толчок. Полёт. Хочется кричать, но крик застрял в горле. Удар! Дикая боль в ступнях. Калмыков обернулся и увидел посеревшие от отлива крови кончики пальцев, которые из последних сил держались за просмоленную поверхность крыши. Он протянул руку и позволил себе сделать очередной вдох лишь тогда, когда пальцы сомкнулись на запястье Гриши.
- Держу! – чуть не плача от радости крикнул Калмыков, - Держу тебя!
Он потащил парнишку на себя, сам себе, удивляясь, откуда у него столько силы, и через несколько секунд оба уже лежали на спине, распластавшись, как морские звезды на океанском дне. Оба тяжело дышали.
- Я… Тебя… Убью… - хрипло, справляясь со сбившимся дыханием, проговорил Калмыков.
- Не убьете, - спокойно ответил Гриша.
- Ты даже спасибо не скажешь?
- Спасибо.
- Пожалуйста.
- Я думал, вы не прыгнете.
- И я.
Гриша тихо хихикнул. Калмыков тоже. И скоро уже оба истерически хохотали, лежа на крыше под открытым звездным небом. У Андрея Семеновича по щекам текли слезы. И он понятия не имел, почему это происходит. От радости ли? От грусти ли? Просто хотелось плакать, и он плакал.
Идти обратно в город пришлось пешком, так как деньги Андрей Семенович, видимо, потерял, а Гриша признался, что он понятия не имеет, есть ли они у него вообще. Пустынный ночной проспект в такое позднее время не освещался, и они шли в полной темноте, лишь иногда освещаемые фарами проезжавших мимо автомобилей.
- Что дальше? – осторожно спросил Андрей Семенович, ритмично отмеряя шаги по остывшему асфальту.
- Теперь не знаю, - ответил Гриша, - Даже не представляю, что будет дальше. Надеюсь, что будет хорошо. Ну, или, по крайней мере, не хуже, чем было.
- Ты хотя бы помнишь, где живешь?
- Неа, - Гриша пожал плечами, - Но меня это, почему-то, не смущает. Верите?
- Не знаю, - честно признался Калмыков.
- Знаете, я просто теперь как-то особенно спокоен. Как будто было, наконец, сделано то, что должно было быть сделано. И теперь можно быть спокойным, что все вышло именно так, как должно было быть. И это хорошо. Понимаете?
- Надеюсь, что да.
Они еще некоторое время шли молча, когда их обогнал большой, ярко разукрашенный автобус. Григорий, вдруг, остановился. Автобус, немного протянув вперед, тоже остановился, паркуясь у обочины. Зашипела гидравлика, передняя дверь распахнулась. Калмыков услышал, как у Гриши участилось дыхание. Наружу неторопливо вышла девушка. У нее были светлые волосы и длинное белоснежное платье. Андрей Семенович посмотрел ей в глаза, и от этого взгляда холод волной прокатился по спине, а ноги задрожали. Непонятно почему, но ему хотелось бежать. Все равно куда, лишь бы подальше от нее.
- Ну, вот и всё, - тихо, взволнованным, дрожащим голосом сказал Гриша, - Это за мной.
Андрей Семенович с трудом оторвал взгляд от поразительной красоты девушки, и посмотрел на Гришу. Тот улыбался. Но теперь так, как раньше. На этот раз его улыбка была грустной.
- Ты уверен? – робко поинтересовался Калмыков.
В ответ Гриша лишь улыбнулся своей прежней, радостной улыбкой и, не пожимая руки, не говоря прощальных слов, пошел к автобусу. Девушка нежно положила ладонь ему на шею и пропустила вперед. Он встал на первую ступень, обернулся к Андрею Семеновичу, улыбаясь, махнул рукой и вошел внутрь. Девушка, бросив на прощание надменный взгляд, вошла следом. Дверь закрылась, и автобус уехал, удаляясь в темноту маленькими красными огоньками габаритных огней. До дома Андрей Семенович добрался лишь к рассвету.
В приемной, как всегда по утрам, толпилось много народу: руководители отделов, департаментов, управлений. Все галдели, суетились, что-то обсуждали, подготавливаясь к заседанию кредитного комитета.
Андрей Семенович вошел как раз в тот момент, когда Сурков пытался дозвониться тому на мобильный. На багровом от ярости лице начальника играли желваки, а пальцы нервно барабанили по столешнице секретарши Леночки. Увидев Калмыкова, он с силой вдавил в свой несчастный мобильник клавишу отбоя и решительным шагом направился навстречу подчиненному.
- Где тебя носит, Калмыков? Я тут на какашки чуть не изошел! Документы не готовы, на звонки не отвечаешь! Страх потерял? Или тебе напомнить, кто в моих руках обязан обсираться?
У Леночки на столе зазвонил телефон. Она сняла трубку, коротко что-то ответила и официальным тоном объявила:
- Владлен Аркадьевич ожидает всех в кабинете. Проходите, пожалуйста.
Сурков засуетился пуще прежнего.
- Давай!!! Скорее!!!
Не дожидаясь ответа, он вырвал из рук Андрея Семеновича серую картонную папку и засеменил к кабинету директора, а у самой двери обернулся. Глядя на Калмыкова, он скривил в презрении губы и провел ребром ладони возле горла, намекая на то, что после кредитного комитета того ждет знатный разнос.
Андрей Семенович улыбнулся одними уголками рта и, вдруг, выбросил вверх средний палец, от чего глаза Суркова округлились и налились кровью. Леночка, наблюдавшая за этим со стороны, замерла с отвисшей челюстью и бледным лицом. Калмыков одарил ее снисходительным взглядом и громко хлопнул дверью приемной.
В холле банка, как всегда по утрам, толпился народ в ожидании лифта. Андрей Семенович с трудом протиснулся против течения толпы ломящихся на работу банкиров, на мгновение остановился, достал из кармана брюк билет на самолет, довольно улыбнулся и спрятал его обратно. В это время в кабинете директора, вышедший с докладом Сурков, распахнул папку и чуть не взорвался внезапной от ярости и горя. Единственным документом, лежащим внутри папки, было заявление об увольнении Калмыкова.
- Да ты что? Так его прямо на пешеходном переходе, что ли? – случайно услышал Андрей Семенович разговор двух бывших коллег из отдела пластиковых карт, - Боже мой! Бедный Гришка!
- Я сама не поверила, когда увидела эту урночку. Ужас… Такой хороший парнишка был! Всегда улыбался… Жалко так…
- Жалко, конечно…
Калмыкова, вдруг, прошиб холодный пот. От закравшейся внезапной догадки мурашки поползли по спине, а волосы встали дыбом. С трудом заставив себя сделать разворот на сто восемьдесят градусов, Андрей Семенович увидел то, чего боялся увидеть больше всего на свете! Он увидел стоящую на тумбочке прозрачную урну, наполненную купюрами различного номинала, на одной из сторон которой была аккуратно наклеена фотография. Ее нижний уголок был перечеркнут черной полосой. На фоне зеленеющей листвы городского парка радостно улыбалось такое знакомое и такое жизнерадостное лицо. Лицо Гриши.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев